изобретайте сущностей сверх необходимого, Виталий.
— Эндрю, я сейчас не о теории. Речь о другом, понимаете?
— Да, но…
— События, связывающие разные вселенные с участием темного вещества и человека, который… Без людей ничего не происходит, я хочу сказать. Эти события имеют распределение во времени — что-то вроде гауссианы: сначала нарастают, достигают максимума, и в максимуме может происходить очень странное… меняются законы природы, то есть законы другой вселенной проявляют себя максимальным образом, а потом наступает спад, и это продолжается какое-то время. Я так понимаю, что полуширина распределения…
— Гм… — сказал Ланде.
— Хорошо, о темпоральном спектре мы потом… В общем, чем сильнее взаимодействие вселенных, тем больше время релаксации… скорее всего, процесс можно описать классической гауссианой с полушириной… ну, я не могу сказать точно — видимо, сутки или около.
— Гауссиана? — поднял брови Мэнтаг. — Простите, я забыл, что это такое.
— Функция распределения. По форме похожа на колокол. Всякие «знамения» начинаются за час или, возможно, за день до основного события, в зависимости от…
— За день до события? — удивился Мэнтаг. — Как — до? Если ничего еще не произошло…
— Это квантовые эффекты, — отмахнулся Виталий. — Квантовая неопределенность. Она тем больше, чем большее количество темного вещества затрагивает явление. Или, иначе, чем большие усилия прилагают люди… ну, которые…
— Парень этот, Линдон, начал бузить за полчаса до того, как на шестом этаже…
— О! — воскликнул Виталий. — Я это хотел знать! Но на суде мне не разрешили спросить у Баккенбауэра, а после — не было возможности. Линдон начал бузить за полчаса до смерти Дины. Но признаки неадекватного поведения профессор мог бы увидеть и раньше — даже за сутки…
— Почему не спросить сейчас? — подал голос Ланде. — Это и наши с вами разногласия, Виталий, могло бы разрешить в определенной степени. Я имею в виду время взаимодействия…
— Пожалуй, — задумчиво произнес Мэнтаг, — я могу ответить за профессора. Я у него спрашивал, знаете ли.
— Вы? — Ланде посмотрел на детектива с интересом, будто только сейчас понял, что этот человек умеет не только следить за подозреваемыми, но и задавать правильные вопросы.
— Представьте себе. Я с ним говорил вчера.
— После нас? — поинтересовался Спенсер.
— После, — кивнул Мэнтаг. — Мне сообщили, что вы привезли в Лансинг доктора Ланде, и я понял, что вы готовите что-то для завтрашнего заседания. Конечно, я должен был поинтересоваться. Мне сказали, что вы отправились к профессору и он вас принял у себя дома, несмотря на выходной. Это стало еще интереснее, и я пришел к Баккенбауэру сразу после вашего ухода. Мы неплохо поговорили; правда, тогда я еще не мог сопоставить кое-что кое с чем другим. И, к сожалению, не сделал нужных выводов. Честно говоря, тогда я не понял, зачем вам понадобился профессор. Но вопросы я задавать умею, даже если сам сначала не понимаю, почему спрашиваю то или это… Да, так я выяснил, что разговор у вас шел о Линдоне, аутисте, о том, что у него был приступ как раз во время… э-э… инцидента на шестом этаже.
— Значит, вы знали! — воскликнул Виталий.
— Я пятнадцать лет в полиции, — продолжал детектив. — Я девять лет руковожу расследованиями. Бывало — ошибался. Как-то у меня из-под носа ушел убийца, и его лет семь не могут найти. Тогда меня… Неважно. Я хочу сказать, что умею отличить… И ищу я не преступника, а правду. Правду, понимаете, Дымов? Правда не всегда оказывается такой, какой выглядит вначале. Точнее — почти никогда. Улики были против вас, да. Они и сейчас против вас, что бы ни говорил мистер Спенсер. Но я с самого начала подозревал, что вы все об этом преступлении знаете, но не хотите говорить по каким-то соображениям. Я даже догадывался — по каким. Если бы вы мне сразу рассказали…
— О чем? О машине? О моем походе в магазин? О звонках?
— Об этом и о другом тоже, — кивнул Мэнтаг.
— Вы бы мне поверили?
— Он даже мне ничего не говорил, — заявил Спенсер. — Правда, я бы точно не поверил.
— Поверил или нет — какая разница? Вы сообщаете о том, что считаете фактами. Я принимаю ваши слова во внимание и проверяю, даже если сам считаю их бредом. Проверяю, понятно? Если бы вы сказали…
Мэнтаг неожиданно схватился рукой за грудь и поморщился, будто ощутил жжение. Приступ? Виталий растерянно обернулся к Спенсеру, но тот сидел спокойно, смотрел на детектива с легкой усмешкой. Мэнтаг сунул руку за борт пиджака и достал из внутреннего кармана мобильный телефон.
— Простите, — сказал он й, бросив взгляд на дисплей, поднялся.
Господи, подумал Виталий. Нервы совсем ни к черту. Всего лишь телефон. Наверно, Мэнтаг отключил звук, оставив вибрацию…
Сыщик отошел на несколько шагов и говорил, отвернувшись.
— Вообще-то он неплохой человек, — задумчиво произнес Спенсер. — Лишнего не сделает. Но мы по разные стороны, так что… Год назад я проиграл дело, в котором был абсолютно уверен. Расследование вел Мэнтаг, и я имел возможность убедиться в его профессионализме и непредвзятости. Он действительно расследовал все версии, в том числе мою. И доказал, что я не прав.
— Странно вы рассуждаете, мистер Спенсер… — начал Ланде, но не успел закончить фразу: Мэнтаг вернулся к столику, но не стал садиться, задумчиво переводя взгляд с Виталия на Ланде и не обращая внимания на адвоката. Добившись того, что напряжение достигло высшей точки (Виталий почувствовал, как струйка пота потекла между лопатками), детектив произнес:
— Звонил Баккенбауэр. Собственно, ему нужны были вы, Виталий, но он не знал вашего номера. Профессор хочет, чтобы вы немедленно приехали в больницу. Он на восьмом этаже, палата двенадцать.
— Палата Линдона! — вырвалось у Виталия.
— Да, — кивнул детектив. — Я сказал, что приеду с вами, профессор не возражает.
Спенсер встал, Ланде тоже поднялся и снял со спинки стула пиджак.
— Вам там делать нечего, — детектив ткнул пальцем в адвоката.
— Не болтайте глупостей, Мэнтаг, — рассердился Спенсер. — Вы делаете свою работу, а я не могу отпустить клиента одного.
— Ну, хорошо. А вы, доктор, поезжайте в гостиницу, мистер Дымов вам потом позвонит.
Ланде надел пиджак и пошел к выходу. Спенсер поспешил за ним.
— Что случилось? — спросил Виталий.
— Поехали, — нетерпеливо сказал детектив. — На месте разберетесь.
Почему он сказал «разберетесь», а не «разберемся»? Виталий задавал себе этот вопрос, пока они шли к стоянке, он сел рядом с адвокатом на переднее сиденье, Мэнтаг поехал в своей машине — это была не полицейская «Хонда», а старенький «Форд-транзит», и Виталию, когда он увидел этот автомобиль, которому было не меньше двадцати лет от роду, пришел на память лейтенант Коломбо. Странная ассоциация, сериал о расследованиях Коломбо Виталий видел в Москве, показывали по кабельному каналу, он тогда с интересом посмотрел девять или десять серий, уяснил творческий метод сыщика из Лос- Анджелеса, а потом… Виталий не помнил, почему перестал смотреть… или перестали показывать? У Коломбо было что-то общее с Мэнтагом. Не потертый плащ, да и машина у Мэнтага, хоть и была старой, но все же не таким рыдваном, как у его кинематографического коллеги. Общее было во внутренней энергии, в убежденности, в решимости докопаться до правды — будто Мэнтаг, как Коломбо, знал с самого начала, кто в чем виноват, и искусно — с его точки зрения — плел паутину, самому себе доказывая, что был прав.
«Форд» свернул на стоянку, и Виталий только теперь обратил внимание на то, что за всю дорогу, занявшую около четверти часа, они не произнесли ни слова. Спенсер смотрел вперед с таким выражением лица, будто ехал не по городской улице, а по горному серпантину, где за каждым поворотом мог скрываться неожиданный обрыв.
У подъезда Восточного корпуса стояли две полицейские машины с мигалками. Плохой признак —
