чайник. Всюду вокруг них, как колокольчики, то громче, то тише звучали голоса китайцев.
– Ты еще кому-нибудь говорил о том, что обнаружил?
– Дэнни сейчас сдает отчет.
– Но с тобой больше никто не разговаривал? Никто из тех, кто не имеет отношения к полиции, я хочу сказать?
Он покачал головой:
– Офис окружного прокурора, ты это имеешь в виду?
Официант вернулся и поставил на стол чайник, долитый горячей водой. Из носика поднимался пар, томный и бесцветный.
– Что-нибудь в этом роде, – ответила Салли. Она, казалось, думала о чем-то своем. Где-то хлопнула дверь. В кухне, скрытой от глаз, громко зашипела струя пара, старая и всеми покинутая. На стене над их головами висели, выцветая, старые образчики китайской каллиграфии, храня в себе какую-то тайну. За соседним столиком два старика пили чай и курили.
– Рубен, если кто-нибудь все-таки появится и начнет задавать вопросы, позвони мне, хорошо? – Она достала квадратик бумаги и написала на нем цифры. – По этому телефону ты можешь застать меня почти в любое время.
Рубен взглянул на номер. Это не был ее домашний телефон или тот, по которому он только что звонил в мэрию. Не говоря ни слова, он сложил листок и сунул к себе в карман.
– Мне пора идти, – сказала она.
Он помолчал, собираясь с духом.
– Ты встречаешься с кем-нибудь?
– Да. А ты?
Она задала вопрос безразличным тоном. Но ее взгляд задержался на нем. Он покачал головой.
– Не знаю, – ответил он.
– Будь осторожен с этой Хаммел. Я не хочу, чтобы тебе сделали больно, Рубен.
– Но предотвратить этого ты не можешь? Она покачала головой.
– Нет. – Она провела языком по губам.
– Ты любишь ее? – спросила она.
– Мне тоже пора, – сказал он.
Он звал и звал, но стены отбрасывали ее имя назад к нему, и он понял, что она ушла. Эта тишина неожиданно привязала его к ней, обнажив его потребность увидеть ее, его ожидание, его разочарование.
Вчера это было бы просто молчание, сегодня это была рана, стебель сорной травы, порезавший незащищенную руку.
Закрыв дверь, он осмотрел другие раны, которые принес домой: порезы и синяки, трофеи упрямого любопытства. Эти раны были неглубокими. Глубже них он носил трофеи, которые останутся с ним надолго: образы смерти в лохмотьях паутины, которые, шаркая ногами, бродили в его сознании, пытаясь найти и оккупировать его разломанный центр. Даже унизительное распекание, которое ему устроил Коннелли, не могло стереть эту омерзительную археологию смерти.
Его одежда была изорвана и покрыта грязью. Он прошел прямо в спальню и скинул костюм: купленный всего десять дней назад, теперь он не годился даже для благотворительной ярмарки. С чувством уныния и подавленности он направился в ванную. Может быть, душ вернет его к жизни.
Брызги крови были повсюду. Кровь на полу, кровь на полотенцах, кровь в душевой кабине, как красная краска, размазанная по стеклу и кафелю. Он запаниковал и бросился по комнатам, ища ее тело, но ничего не нашел. Вернувшись в ванную и осмотрев ее более тщательно, он обнаружил обрывки марли и ваты, пустую катушку хирургического пластыря, которую он хранил в ящичке. Должно быть, она сильно порезалась, потом перевязала себя. Как это произошло? Она многое пережила и была не в себе, но он не мог поверить, что она пыталась покончить с собой. Все это не было похоже на попытку самоубийства.
Он едва не поскользнулся на губке. Она лежала у самого душа, густо пропитанная кровью. Он нагнулся и поднял ее – и тут же уронил, порезавшись о бритвенное лезвие. Более осторожно на этот раз он снова поднял ее и внимательно рассмотрел. Лезвия были спрятаны умелой рукой: достаточно глубоко, чтобы их не было видно, достаточно близко от поверхности, чтобы успешно выполнить свою работу.
Анжелина потеряла много крови. Она должна была ослабеть, возможно, сейчас лежит где-нибудь без сознания. Но куда она могла пойти? В ее комнате он нашел пустые пакеты из магазинов. Одежда, которую ей одолжила его сестра, лежала на кровати. Она перевязала себя, потом оделась и ушла. Ушла, не оставив ему записки, в которой сказала бы, куда направлялась.
Зазвонил телефон. Он прозвонил три раза и умолк. Потом сразу зазвонил снова. Он подбежал к нему, сорвал трубку.
– Анжелина?
Молчание. Затем звук дыхания на другом конце, ровного, медленного. Его слушали.
– Кто это? Анжелина, это ты?
На другом конце повесили трубку. Обещание живой Анжелины превратилось в нервное «фррр» занятой линии.
На стопке бумаги для заметок, лежавшей рядом с телефоном, он увидел имя Мэри-Джо Квингли и позвонил в университет. Мисс Квингли не пыталась с ним связаться. Нет, она не видела миссис Хаммел, хотя и разговаривала с ней сегодня днем. Когда это было? Около двенадцати, если она не ошибается. Она рассказала миссис Хаммел о приготовлениях к кремации. Ну разве не стыд, что его хотят кремировать? Это же грех, сжигать вот так человеческое тело.
Он поблагодарил ее и повесил трубку. Может быть, он слишком рано ударился в панику. Скорее всего она перевязала себя наспех, только чтобы добраться до больницы. Ближайшей была Кингз-Каунти. Любой таксист мог ее туда отвезти.
В регистратуру больницы никакая миссис Хаммел не обращалась. Дежурная сестра не помнила, чтобы сегодня днем к ним клали гаитянку.
Он позвонил в больницу Методист Хоспитал, потом в Каледониан, к западу и к югу от Проспект- Парк. Ничего. Медицинский центр Меймонидес на Десятой Авеню. Ничего. Церковь, куда, по ее словам, она ходила позавчера исповедоваться. Ничего. Похоронное бюро, куда было доставлено тело Рика Хаммела. Ничего. Он положил трубку.
Телефон зазвонил через пять секунд.
– Абрамс.
– Это вы, лейтенант? Черт, я вот уже целых десять минут пытаюсь до вас дозвониться. – Сержант из отдела по расследованию убийств, человек по имени Хесус Райли, продукт мексикано-ирландского союза, которому не повезло с именем.
– Мне нужно было сделать несколько звонков, сержант. Чем могу быть полезен?
– Вы не могли бы приехать сюда как можно скорее, сэр? Тут у нас еще одно убийство. Связанное с женщиной по имени... – Он замолчал, словно проверяя имя по регистрационному бланку. – Ага... по имени Анжелина Хаммел. Это та самая, чьего мужа нашли в Парке пару дней назад.
Рубен ощутил всепроникающий холод, со свистом пролетевший по его телу. Сердце опустело. Он не чувствовал ничего – он чувствовал все.
– Она мертва?
Толчок сердца. Как долго он длится, одни толчок сердца.
– Нет, сэр. Леди жива. Она вас спрашивала.
– Я не понимаю. Вы сказали, это убийство.
– Так точно, сэр. Жертва – мужчина, по имени... та-ак, секунду... Обен Мондезир. Наверное, я неправильно выразился. Мондезир был другом этой леди. Как она утверждает.
– Кто его обнаружил?
– Хаммел. Говорит, что нашла его мертвым и сразу позвонила нам. Она была там, когда подъехала патрульная машина.
