— Другими словами, вы нуждаетесь в средствах?
— Да. В заработанных средствах.
Сталин задумался, потом предложил.
— Так в чем дело? Отправляйтесь в сберкассу и попросите выдать вам… ну, хотя бы сто тысяч рублей. Если спросят, кто разрешил, ответьте, Сталин разрешил. Вы же гипнотизер и маг.
— Если вы разрешаете…
— Попытка не пытка, товарищ Мессинг.
Начальник охраны Ефимов и его шофер А. Кривченков — их фамилии я вычитал в протоколе, составленном на месте происшествия — довезли меня до города. По моей просьбе Кривченков остановил машину у первой встретившейся на пути государственной сберкассы.
Мы вошли в зал. Время было ранее. К контролеру стояла очередь из трех посетителей. У окна кассира, пожилого, нездорово худого человека, было пусто.
Я подошел к окну и протянул вырванный из школьной тетради листок, на котором еще в присутствии Иосифа Виссарионовича написал: «Прошу выдать 100 000 рублей Мессингу Вольфу Григорьевичу», подпись — Мессинг. Одновременно дал установку. Кассир внимательно перечитал написанное и попросил предъявить паспорт. Я протянул ему документ. Кассир тщательно сверил имя отчество и фамилию, затем отсчитал десять пачек по десять тысяч рублей. Я взял их и передал Ефимову. Начальник охраны и сталинский шофер приняли деньги и отнесли на стол, на котором клиенты обычно оформляют финансовые требования.
Лица у обоих стали полумертвые и бледные.
В зале было тихо. Когда я приблизился к столу, Ефимов послал Кривченкова за заведующей сберкассы, а сам сел составлять акт. Пришла заведующая, мы вчетвером подписались под документом о получении и приеме денег, после чего я попросил пригласить кассира.
Несчастный старик взглянул на сложенные на столе деньги и ознакомившись с актом, а также с моей бумагой, которую предъявила заведующая, потерял сознание.
Я поспешил вызвать скорую помощь. Бригада появилась на удивление быстро, вместе с нею в зал попытался войти милиционер, однако Кривченков, предъявив удостоверение, попросил удалить из зала посторонних и встать у дверей. «Никого в зал не пускать!» — распорядился он.
Врачи привели кассира в чувство, я поспешил попросить у него прощение. Ефимов в свою очередь пресек возмущение заведующей, обвинившей кассира в «ротозействе». Женщина позволила себе возразить и заявила, она обязана сообщить в «органы», на что Ефимов веско ответил.
— Мы и есть органы. Так надо. Никому не сообщайте, — и предъявил удостоверение.
После того как заведующая приняла деньги, и мне удалось убедить старика, что он ни в чем не виноват и никаких последствий этот «следственный эксперимент» иметь не будет, мы втроем — я, Ефимов, Кривченков — вышли на улицу и сели в машину. Комендант дачи и шофер сидели, словно воды в рот набрали — перепуганные, по стойке «смирно». Потом уже полезла всякая шелуха. Кривченков подумал — везет же человеку! С такими способностями и на работу ходить не надо.
Комендант прикинул — долго ли этот занятный иудеец будет ходить без охраны? Решил — нет, не долго. Через пару кварталов товарищ Ефимов оттаял и поинтересовался, куда меня «подбросить»? Я не сразу догадался, что он имеет в виду. По пути мы обсудили богатства живого русского языка. Мы сошлись на том, что, не зная его в совершенстве, трудно обеспечить мир во всем мире.
Расстались у входа в гостиницу. Сердечно пожали друг другу руки. Затаенный страх во взглядах сопровождавших меня сотрудников гарантировал, что балабос будет информирован точно и во всех деталях.
Глава 5
Второе свидание мне пришлось ждать почти месяц. За это время я успел выступить в нескольких рабочих клубах, на Рогожской заставе, на Красной Пресне, где имел ошеломляющий успех. В ДОСААФЕ меня попросили возглавить секцию «работы с непознанным в человеческой психике». Более лестного предложения мне никогда не приходилось получать.
Жить бы и радоваться, строить коммунизм, однако на фоне удивительных успехов, сопутствовавших моим выступлениям, меня ни на минуту не оставляла мысль, что наш разговор с Иосифом далек от завершения. К нему надо быть готовым, и Мессинг готовился к нему. Смущало разве что нелепое, сбивающее с толку будущее, которое он отчетливо зрил, погружаясь в
Но как доплыть до счастливого берега? Как избавиться от приговора, прозвучавшего в струйке ароматного дыма? Как совместить его с осязаемой реальностью, в которой я рисовался целехоньким и здоровехоньким? Этот кошмар не давал мне покоя. Лабиринт, приютивший меня, оказался на редкость щедрым на сюрпризы.
Это был факт, с которым приходилось считаться.
Казалось бы, о чем беспокоиться, будущее само успешно решит этот кроссворд. Спи спокойно, дорогой товарищ, время работает на тебя.
Как бы не так!
Это есть глубочайшее заблуждение. Опыт общения с запредельным подсказывал, стоит только сложить руки, и ты даже не успеешь заметить, как будущее исподволь сменит маску и обернется другой реальностью — той, которую предвещали мне оскаленная морда и чудовищные клыки.
Эту истину полезно усвоить всякому, кто пытается заглянуть в будущее.
Я ночами простаивал у окна, дотошно исследовал раскинувшийся под ногами лабиринт. Струйки дыма не досаждали мне, по-видимому, мой индуктор окончательно переселился на дачу — в городе стояла несусветная жара, — так что никакие посторонние мысли не мешали мне сосредоточиться на самом главном. Как отбиться от бдительного, страдающего болезненной подозрительностью Минотавра?
Я разглядывал стены Кремля, считал зубцы на стенах и помимо воли искал путеводную нить, с помощью которой можно было бы выбраться из такого замечательного архитектурно-исторического логова.
Между тем дар, врученный мне небом, неожиданно занялся самым бесполезным и легкомысленным делом на свете. Мои прозрения, помимо воли, решили позабавляться со мной, своим прародителем! Это в тот час, когда были недопустимы не то, чтобы шутки, даже улыбки. Воображение, как котенок, резвилось безостановочно, прозревало неуместно и непонятно зачем одаривало Мессинга вполне безосновательной надеждой на
Так пытайся!
Однако вместе попыток отыскать выход из лабиринта, меня занимали самые несуразные глупости. Я, например, мечтал отправиться в Астрахань и познакомиться с рыбаком Иваном Туриным, поймавшим в низовьях Волге белугу весом в 541 килограмм. Из нее «добыли», как писала газета, 75 килограммов икры. Мне хотелось в деталях разобраться, как советские люди собираются развивать коневодство. Я мало что знал о коневодстве, а это, оказывается, такая захватывающая штука. Неожиданно я воспылал неугасимым интересом к Александру Васильевичу Суворову, статья о котором была помещена в «Известиях».
Кто бы мог подумать, что еще двести лет назад в России жил и трудился такой «пламенный патриот своей родины и вождь вооруженных масс» как Суворов. Он ухитрялся «сочетать в себе железную волю, неудержимую энергию и способность к глубокому творческому мышлению».
«Сложен и тернист был путь Суворова к вершине полководческой славы».
«В эту войну[67] он не занимал руководящих постов, но в нем
