обычно при этом так искренне возмущается, что это бывает очень забавно. Становилось все темнее и в паузах между тирадами доктора Влаха загорался огонек его сигареты.
Бывали времена, рассуждал он, когда человек, который шил обувь, называл себя сапожником. И не только называл себя так, но и писал это на вывеске, где рядом с рисунком высокого дамского ботинка на шнурках было написано допустим: Алоис Кратки, сапожник. И этот самый господин Кратки, мастер сапожного дела, сиживал по вечерам за кружкой пива и вел следующий разговор: „Голубчик, если я сошью вам новые ботинки, вы можете пешком совершить в них паломничество на Святую Гору и вернуться обратно в один день, и когда вы вернетесь, то не поленитесь и придете меня поблагодарить, даже если это будет в десять часов вечера. Вот какие я шью ботинки“.
Как вы знаете, продолжал Доктор Влах, сапожники вымерли. Это произошло не от того, что их скосила какая-нибудь болезнь, или что их уничтожил обувной завод „Батя“. Произошла более страшная катастрофа. Сейчас по каким-то совершенно непонятным причинам сапожник стал стыдиться того, что он сапожник, столяр, что он столяр, слесарь, что он слесарь.
Сын мастера сапожных дел Краткого работает на отцовском треногом табурете в той же самой мастерской, но на вывеске у него написано: Производство обуви. Я уверен, возмущался доктор Влах, что если бы его папаша восстал из мертвых, он собственноручно снял бы эту вывеску и сказал бы сыну: „Так ты стыдишься отцовского ремесла? Разве ты какое-то там производство обуви? Ты сапожник! Ведь это ужас что такое! Человек глядит на вывески и ничего не понимает. А этот Волек, что живет напротив? Тот тоже как-то заважничал. У него на вывеске написано: Фабричный склад мебели. Разве у него есть фабрика?“ Сын благосклонно стал бы объяснять, что у Волека нет фабрики, что это дескать только такая реклама, понимаешь? „Реклама?“ — взорвался бы старик, — „По-моему это не реклама, а ложь, обман и дурацкая спесь. Реклама по-моему — это хорошо сделанный ботинок или шкаф“.
Доктор Влах сказал, что старика бы все это выводило из себя, но мы уже к таким вещам привыкли. Прочтя название фирмы мы тут же мысленно переводим его на простой язык. Салон мужской моды — да ведь это портной, проекты, оформление квартир и интерьеры — это маляр, производство железных конструкций — это слесарь с одним подмастерьем, а если бы слесарей было двое, они тут-же назвали бы себя Объединенные машиностроительные заводы или как-нибудь в этом духе. Фабрика дегтярных изделий — над этим названием уж вы бы поломали голову. Но не давайте себя сбить с толку, ведь это никто иной как наш старый знакомый кровельщик, а толь, который ему нужен для работы, он спокойно покупает на какой-нибудь фабрике. Я его случайно знаю.
Большинство теперешних ремесленников стыдится за свое ремесло, в то время как теперешние изделия стыдятся за своих изготовителей. Они сейчас существуют только для того, чтобы за них была заплачена соответствующая цена, но упорно отказываются служить своему назначению. И не старайтесь убедить меня, продолжал доктор Влах, что я на все смотрю слишком пессимистически. И сейчас существуют еще ремесленники, которые делают хорошие и долговечные вещи, и в наше время можно еще достать, например, мебель, сделанную так, что сердце на нее радуется, такие буфеты, которые как ни странно, открываются без чрезмерных усилий, такие книжные шкафы, в которых стекла передвигаются легко, в общем такую мебель, которая не утратит своих отменных свойств в течение долгих лет.
Меня это радует, но учитывая стоимость такой мебели, большинству людей это не приносит никакой пользы. Я подразумеваю то подавляющее большинство людей, для которых 50 000 крон представляют все их сбережения, а не мебель одной комнаты. Эти люди в большинстве смирились со своим жизненным стандартом, но естественно они требуют, чтобы их шкафы открывались, стекла в шкафах передвигались и чтобы им не приходилось, несмотря на то, что они небогаты, покупать каждых три года новую мебель.
Мои родители, продолжал доктор Влах, тоже были небогаты, а вы подите и поглядите на наши старые дубовые шкафы!
Более сносным было бы, если бы теперешние ремесленники компенсировали свое недостаточное мастерство любезностью. Но теперь это как раз наоборот. Раньше сапожник Кратки приносил вам новые штиблеты прямо на квартиру. Но ведь вы не можете требовать, чтобы вас посетило лично производство обуви.
Когда мы, еще будучи детьми, что-нибудь дома сломали, папа обращался к столяру на нашей улице: „Маэстро, мне нужно починить то-то и то-то'. Столяр поблагодарил за заказ и обещал, что сию минуту прибудет Пепик с тележкой. Вот вам случай в наше время совершенно невероятный: не прошло и минуты, как этот самый Пепик прибежал с тележкой — честное слово, можете спросить кого хотите.
У моей дочери, продолжал доктор, дома есть загородка для ребенка, с вертикальными перекладинами. Недавно одна перекладина треснула, расщепленный кусок дерева угрожающе торчал вверх, и все мы только даром волновались, что случится, если малыш, ползающий за перегородкой, наткнется на этот кусок дерева.
Я решил, что постараюсь привести все в надлежащий порядок, чтобы мальчонок знал, для чего у него дедушка. Так как, имея уже опыт в сношениях с ремесленниками, я стал очень покладистым, и мне даже в голову не пришло действовать по примеру покойного папы. Я схватил загородку в охапку и сам отнес ее к ближайшему фабриканту мебели.
Я, конечно не ждал, что он встретит меня также как встретил бы человека с заказом на обстановку для столовых стоимостью в миллион крон, но и не ломал себе дорогой голову над тем, хорошо ли выспался фабрикант, и не помешаю ли я ему. Мне нужно было починить загородку, и я готов был заплатить за это не торгуясь.
Я прошел через проезд, затем через грязный двор и вошел на завод, состоящий из одного небольшого помещения и грязного малюсенького склада. Я поздоровался как подобает воспитанному человеку и объяснил господину фабриканту, что мне нужно.
На приветствие я не получил ответа, и владелец предприятия посмотрел на меня так нелюбезно и враждебно, что я стал запинаться. Не успел я договорить, как господин фабрикант покинул помещение, хлопнув дверью.
Два подмастерья растерянно посмотрели друг на друга, потом на меня, и пожали плечами. В эту минуту дверь, за которой скрылся хозяин, приоткрылась, и он с величайшим раздражением прокричал мне: „С такими вещами у нас нет времени возиться!“ После этого он хлопнул дверью еще сильнее, чем в первый раз. Я думаю, что приди кто-нибудь в деревообрабатывающий комбинат и попроси починить ему деревянную лестницу, и то с ним говорили бы вежливее.
Я не желаю никому ничего плохого, закончил доктор, и мои нервы не требуют никаких возбуждающих зрелищ, но если бы я узнал, что на основе совершенно зря забытого обычая времен правления блаженной памяти Карла IV, этого самого столярных дел мастера в назидание будут погружать в корзине в Влтаву, я бы пошел туда еще рано утром, чтобы занять место на этот спектакль у самых перил моста.
4
По-моему я уже говорил, что у меня есть тетя по имени Катерина. Беда не по лесу ходит, а по людям. У тети Катерины есть сын. Ему 18 лет и зовут его Милоуш. Беда никогда в одиночку не ходит. Тетя Катерина вдова, а Милоуш сирота, потому что дядя Франтишек умер десять лет тому назад. Он наверное не жалеет, что сделал это. Всю жизнь слушать пословицы, поговорки и всякие присказки, это не фунт изюма.
Тетя Катерина женщина не первой молодости, но не желает смириться с этим фактом. Одевается она
