так, как будто она невесть какая молодая, носит потрясающие шляпки и красится обильно, но не искусно. Походка у нее особенная — подпрыгивающая. Губки она складывает бантиком. Часто случается, что ее вид настолько приводит в удивление какого-нибудь встречного мужчину, что тот смотрит на нее вытаращив глаза. Тогда тетя неподражаемым образом кривит лицо, чем дает понять, что она еле-еле сдерживает улыбку, и пройдя несколько шагов небрежно роняет: „Какой нахал!“
Потом она долго бросает на него взгляды через плечо, делая это хотя и незаметно, но все же не настолько, чтобы не возбуждать опасения прохожих, что она налетит на фонарь. В кафе она рассказывает всем знакомым дамам, что на улице ее преследовал какой-то молодой человек и что ей это было очень неприятно. Она, мол, понимает, что она уже не молоденькая, так что пускай этот юноша лучше найдет себе молодую девушку, а не заглядывается на нее. Тетя Катерина всегда так говорит, но ничего не поделаешь — мужчины все равно продолжают пялить на нее глаза.
Милоуш невероятно глупый и тщеславный юнец. Тетя его балует и постоянно о нем говорит: „Уж этот наш Милоуш…“ Она утверждает, что он так необычайно талантлив, что все удивляются этому. Кто именно удивляется, мне так ни разу и не удалось установить. Однажды тетя сказала мне, что способности Милоуша так подействовали на его учителей, что они решили определить молодого гения в особую школу. Позднее кто-то говорил мне, что эта особая школа называется вспомогательной и что в ней обучаются дети, не способные учиться в нормальной школе. Я не знаю, правда ли это и упоминаю об этом без злорадства.
Хотя я не чувствую к тете Катерине особых симпатий, но в этом отношении мне ее жаль.
Дело в том, что по моему мнению виды на будущее ее сына весьма печальны. Капитал, доставшийся ему в наследство после смерти дяди, постепенно сходит на нет, и я думаю, что скоро Милоушу придется искать работу.
Когда я тетю спросил, думала ли она о том, кем станет Милоуш, она сначала дала мне понять, что это не моя забота, а потом примирительно сообщила, что Милоуш прекрасно катается на коньках. Посмотрел бы я на выписываемые им фигуры — ну это что-то феноменальное. Такой ответ мне показался странным. Даже если это правда, то что же все-таки остается ему делать летом?
Потом тетя переменила тему разговора и предалась воспоминаниям о своем покойном муже. Она рассказывала мне о нем так, как будто я никогда в жизни его не видел, но я его очень хорошо помню.
Это был удивительный человечек. Он постоянно менял профессию, так как считал ниже своего достоинства кого-нибудь слушаться. Тетя это называет прирожденной гордостью. О положении, которого он в конце концов добился, мнения расходятся.
Тетя Катерина говорит, что он был научным работником. Я придерживаюсь того мнения, что он был владельцем небольшого завода каких-то заменителей мыла, Сатурнин же однажды сказал, что если учесть то, что он слышал, то это был завод катастроф. Мне кажется, что все мы отчасти правы.
Утверждение Сатурнина, как всегда, несколько преувеличено, но нельзя не согласиться с тем, что на дядином заводе действительно было несколько аварий и невероятно, как это никто при них не лишился жизни. Это и подразумевал Сатурнин, когда заявил, что у дяди был завод катастроф. По крайней мере я полагаю, что из этого он исходил, так как заменители мыла, которые изготовлял дядя, были хотя очень скверные, но все же называть их катастрофами всё-таки невозможно.
Утверждение тети Катерины, что дядя был научным работником, тоже нельзя полностью отринуть. В определенном смысле слова он был человеком, который изобрел целый ряд химических формул и самых разнообразных правил. Все эти правила были уже открыты до него, но дяде об этом ничего не было известно и поэтому его заслугами не следует пренебрегать.
Так как в химии он ничего не смыслил, его путь к открытиям был тернист и проделан им в поте лица, но зато тем больше была его радость над приобретенным опытом. Нельзя не согласиться с тем, что в нем был боевой дух. Он походил на человека, который, усвоив таблицу умножения, заявил своим учителям: „Больше мне ничего не говорите. Я не желаю слышать о том, что господа Пифагор, Евдокс, Евклид, Архимед и другие сделали какие- то открытия. Я не хочу пользоваться открытиями других. Дайте мне бумагу, карандаш и циркуль и оставьте меня в покое. До всего остального я додумаюсь сам“.
И дядя действительно додумался до многих вещей. Например, во время опыта, протекавшего весьма бурно, он открыл, что лить воду в кислоту просто глупо, и его нисколько не интересовало, что с этой истиной, выраженной более конкретно, он мог познакомиться в учебнике химии для низших классов средней школы, не обжигая пальцев и не портя почти новой жилетки.
Химия была для него целинной землей, крутящимся ветряным замком с бесчисленным количеством дверей, открывающихся при помощи таинственных формул. Он не был знаком с химическими названиями, пренебрегал валентностью и поражался, когда в пробирках и ретортах бурно протекали химические реакции.
Подобно средневековому алхимику он стремился к несбыточному, падал, снова поднимался, но в конце его пути сияло не философский камень, а универсальное мыло. Мыло, изготовленное из бесценной чепуховины с незначительными производственными расходами. Зато полученный результат — жемчужина.
На алтарь этой своей мечты дядя Франтишек приносил жертвы в форме самых разнообразных ранений, ожогов, разбитых стекол в окнах лаборатории и опасных аварий на заводе. Однажды даже он был избит рассвирепевшими рабочими, смешавшими по его приказу два вещества и потом еле успевшими выпрыгнуть из окна.
Из-за этих частых происшествий персонал находился в постоянном страхе. Вследствие этого, однажды на заводе возникла паника. Рабочие мешали в чане какую-то странную смесь, и цеховой мастер спросил дядю Франтишека, что собственно из этого получится. Дядя в припадке непонятного оптимизма ответил ему: „Будет взрыв аплодисментов!“ Он был очень удивлен, когда после этого ответа его сотрудников охватила паника и они обратились в бегство. Они не расслышали конца фразы и слово „взрыв“ вызвало эту реакцию.
Сатурнин утверждает, будто пожилые рабочие говорили, что у них есть обязанности по отношению к женам и детям и покидали дядин завод, чтобы поступить на менее опасную работу на завод взрывчаток.
После каждого происшествия дядя ложился на старинный плюшевый зеленый диван и тихо стонал. Тогда его посещали друзья и знакомые, укоризненно восклицали: „Господин фабрикант!“ или „Дорогой друг!“, усаживались в плетеные камышовые кресла и спрашивали, что собственно произошло.
Дядя усталым голосом сообщал, что он проводил опыт исключительной важности. При этом он с небрежностью специалиста, говорящего с дилетантом, нес с химической точки зрения совершенную околесицу. Перед уходом знакомые пожимали его руку и высказывали уверенность, что в ближайшее время все опять образуется. Спускаясь по скрипящей деревянной лестнице они восклицали: «Какой замечательный человек!“
После обеда заботу о дяде брала на себя прислуга Лида, а тетя, горя от нетерпения, подпрыгивающей походкой направлялась в кафе. Она складывала губки бантиком, и мужчины на нее таращили глаза. В кафе она рассказывала знакомым дамам, какое несчастье постигло дядю. Наука, говорила она, возвышенна и прекрасна, но иногда бывает жестока к своим любимцам.
Между тем любимец науки засыпал беспокойным сном на плюшевом диване, и ему снилось, что он изобрел мыло — туалетное и косметическое, лучшее мыло в мире. Он готовил его из бесценных отбросов, но в результате получил — жемчужину.
После смерти дяди я встречал тетю редко. Наши взаимные чувства мы выражали с той сдержанной любезностью, с какой общаются люди, не преисполненные восторга из-за того, что они родственники. Когда нам приходилось встречаться на каких-нибудь семейных торжествах, тетя настолько явно показывала незаинтересованность в моей личной жизни, что это наполняло меня радостью, которую я отнюдь не пытался скрыть.
К сожалению это отсутствие интереса было притворным. Позднее мне приходилось узнавать, что каждый без исключения мой поступок, каждая произнесенная мной фраза, подвергались строжайшей критике со стороны тети Катерины. Все оказывается было плохим. Начиная с галстука и кончая характером.
Я думаю, что и остальные мои родственники не судили обо мне лучше. Дело в том, что среди членов нашей семьи существует тихая, но упорная борьба. Она началась лет десять тому назад и ее целью
