— Ципра, моя приёмная дочь, — сказал Топанди, представляя их друг другу.
С любезностью женщины воспитанной, умеющей с каждым найти верный тон, Мелани протянула ей руку.
— Добрый вечер, Ципра, — сказала она приветливо.
— Нелепое имя, правда? — вскинулась та с иронической усмешкой.
— Напротив, почти что имя богини: Циприя, Киприда.[139]
— Богини? Языческой? — неприязненно тряся головой, нахмурила Ципра свои тёмные брови.
— И библейскую святую — жену Моисея — звали похоже: Сепфора.
— Библейскую? — ухватилась цыганочка за это слово, бросая торжествующий взгляд на Топанди: слышишь, дескать?
Лишь после этого приняла она руку Мелани — и больше не выпускала. Надо про эту вторую, библейскую, получше разузнать!
— Пойдёмте, комнату вашу покажу.
— Будемте на «ты», — сказала Мелани, дружелюбно склоняя голову ей на плечо.
И Ципра поймала себя на том, что, сама не зная как, даже поцеловалась с ней.
Топанди ухмыльнулся, пожал плечами и предоставил им удалиться.
Никакого предубеждения новоприбывшая не изъявляла, ничем не давая почувствовать, будто считает себя выше Ципры. Вела себя так, словно они знакомы с детства.
— У тебя, милая Ципринька, будет первое время страшно много хлопот со мной, я такая неумелая. Ничему-то не научилась полезному ни для себя, ни для других. Ужасно беспомощная! Зато ты всё, конечно, умеешь, так что я поучусь у тебя. Много, наверно, напорчу, уж придётся тебе меня поругать! Но девушки не побранятся — не подружатся. Поучишь меня вести хозяйство? Поучишь, да?
— А тебе охота поучиться?
— Ну а как же! Нельзя же обузой стать для родственников. Да и после пригодится. Хоть замужем за каким-нибудь бедняком, хоть в чужом доме служанкой, всё польза будет от меня.
Горькие слова, но произнесла их эта осиротевшая дочь вельможи-банкрота с такой простотой, такой спокойной умиротворённостью, что настроившаяся было враждебно Ципра вдруг смягчилась. Душевное напряжение спало, ослабло, подобно звуку струн тумане.
Тем временем внесли чемодан Мелани — всего-навсего один, никаких больше баулов да коробок, просто невероятно!
— Ладно, научу. Начнём с разборки вещей. Вот платяной шкаф, вот бельевой. Повесь, разложи, чтобы всё было под рукой. Из барышни, которая горничную гоняет за своими чулками — один здесь, другой оттуда принеси, никогда хорошей хозяйки не получится.
Мелани открыла чемодан и достала сначала уложенные сверху платья.
Было их всего два, перкалевое, на каждый день, и праздничное, батистовое.
— Немножко смялись. Дай мне, пожалуйста, утюг, поглажу перед тем, как повесить.
— Сама будешь гладить?
— А как же. Их мало, приходится беречь. Девушка может спалить, а они должны подольше послужить.
— А больше почему не привезла?
Лицо Мелани чуть порозовело от этого нескромного домогательства, но голос остался по-прежнему спокойным.
— Остальные, милая Ципринька, забрали кредиторы.
— Нельзя было разве спрятать?
— Как? — приложив в порыве праведного негодования руку к груди, удивилась Мелани. — Ведь это значило бы обмануть!
— Верно, — сдержалась Ципра. — Правда твоя.
И она помогла Мелани разместить вещи в шкафах, придирчивым женским взглядом оценивая всё. Бельё нашла она недостаточно тонким, хотя вышивка на нём, работа Мелани, ей приглянулась. Из книг был в чемодане только молитвенник. Ципра раскрыла его, перевернула несколько страниц. В молитвеннике были гравированные иллюстрации. На одной — поясное изображение красивой женщины с семью звёздами над челом; полные слёз глаза её были обращены к небу. На другой — коленопреклонённый юноша с окружённой сиянием главой. Ципра долго их рассматривала. Кто это может быть?
Драгоценностей среди привезённых вещей не оказалось никаких.
Ципре бросилось в глаза, что у Мелани даже серьги отсутствовали в мочках ушей.
— И серёг не взяла? — шёпотом, чтобы заглушить могущее зазвучать в голосе порицание, спросила она.
— Адвокат сказал, что и серьги мои чужими деньгами оплачены, — потупилась Мелани. — Он прав. И серьги я тоже отдала кредиторам.
— Но у тебя тогда проколы зарастут, — рассудила Ципра. — Дам из своих какие-нибудь.
И, убежав к себе, вернулась с серьгами.
— Смотри-ка! И мои были с сапфирами, — не скрыла Мелани своей радости. — Только у тех камни были поменьше.
И, расцеловав Ципру, позволила ей самой вдеть серёжки себе в уши.
К серьгам полагалась ещё брошка. Ципра и ту предложила, приколов к вышитому воротничку. Взгляд её задержался на изящной кружевной отделке. Что за кружавчики? Не вышито, не соткано, но и не связано. Ципра всмотрелась получше, даже потрогала.
— Не догадываешься? Это я крючком связала. Не какое-нибудь старинное искусство, зато очень простое. Давай покажу.
И она тут же достала из ридикюля нитки и два вязальных крючка, объяснив Ципре всю нехитрую науку. Потом дала попробовать самой, и попытка быстро увенчалась успехом. Вот уже и Ципра научилась чему-то у приезжей! Смутная догадка подсказала ей, что найдётся ещё немало достойного перенять.
Всего час они пробыли вместе, а Ципра успела убедиться, что начинает превращаться в девушку из диковатого подростка.
К ужину они уже вышли, обняв друг дружку за шею.
Первый вечер закончился к полному удовлетворению Ципры.
Приехавшая не походила ни на одно из тех ненавистных страшилищ, которые породило её бурлившее ведьмовским котлом воображение. Не соперница, не барынька; скорее товарка, подруга. Невинное семнадцатилетнее создание, с которым можно вместе провести время, поболтать, не выбирая слов, потому что не обидится, не умеет ещё. И Мелани, судя по всему, пришлось по душе, что в доме оказалась девушка, могущая разделить её одиночество.
Довольна была Ципра и тем, как держится Мелани с Лорандом. Взор её не устремлялся за юношей, хотя встречного взгляда не избегал. Глаза безразлично встречались с глазами, и всё её общение с Лорандом сводилось к тому, что поблагодарит за стакан воды, который тот нальёт ей за столом.
И в самом деле, короткая стрижка и свободная непринуждённость движений, обычно свойственная людям, много работающим в поле, настолько опростили Лоранда, что ничего в нём не могло особенно привлечь Мелани.
Нет, ещё не могут семнадцатилетние девичьи очи за небрежной, пропылённой, запущенной внешностью разглядеть истинную мужскую красоту!
Лоранд со своей стороны тоже мог быть совершенно спокоен: Мелани его не узнала. Ни тени изумления не промелькнуло на её лице или во взгляде, которая выдала бы, что в этом случайно встреченном мужчине брезжит что-то давно ей знакомое. Нет, ничего знакомого — ни в этом лице, ни в походке, ни в голосе. Лицо возмужало, походка приобрела деревенскую неуклюжесть, прежний звонкий дискант сменился густым, глубоким баритоном.
Впрочем, и встречаться-то с Мелани приходилось ему разве что за обедом, ужином и завтраком. Остальное время она проводила с Ципрой.
Та была шестью годами старше и оказалась в роли наставницы вполне у места. Вязалась с этой ролью и её необидная, но прямая, беспрекословная манера распоряжаться, и привычка постоянно что-нибудь приговаривать. Топанди называл это «воркотнёй», добавляя, однако, что не может без неё: смолкни она хоть на час, дом сразу бы словно вымер. И хлопотливую, говорливую ловкость этой неугомонной девушки, которая была сама живость, сама поворотливость и проворство, очаровательно оттеняла ученическая неловкость неофитки Мелани. Как они обе потешались, когда Мелани приходила и объявляла: дрожжи забыла положить в уже замешанное тесто, а у самой руки по локоть в клейкой закваске, как в зимних перчатках. Или собирала как-то в передник по распоряжению Ципры только вылупившихся жёлтеньких цыпляток, чтобы отнести в дом с холодного двора, отчаянно отбиваясь от ревнивой наседки — и в конце концов пустилась от неё наутёк.
Как легко могут насмешить двух девушек такие забавные пустяки!
А в какие бесконечные разговоры о всяких других пустяках пускались они, положив на подоконники вышитые подушки и высунувшись в залитый лунным светом сад! До полуночи затягивались такие беседы о вещах, занимавших только их двоих.
Мелани о многом, совсем неизвестном Ципре, могла порассказать, и та слушала с удовольствием.
Особенно хотелось ей узнать об одном предмете, на который она всё пыталась разными шутливыми намёками навести Мелани.
Вздохнёт, например, Мелани безотчётно о чём-то своём — Ципра сейчас же спросит:
— Это ты о дальнем друге?
Или не доела однажды за обедом любимого своего блюда, а Ципра:
— Ты «ему» оставляешь?[140]
— О нет, «он» не голодает, — вполголоса отозвалась Мелани.
Кто-то, значит, у неё всё-таки есть!
И за вечерней болтовнёй она вернулась к тому же предмету.
— А кто этот «он»?
Мелани не стала раздразнивать её любопытство.
— Один замечательный молодой человек. Поверенный многих европейских государей. За короткий срок уже снискал себе имя, известность. Все его очень хвалят. Он часто к нам при жизни папы ходил, и меня ещё совсем-совсем маленькой прочили за него.
— Красивый? — спросила Ципра о главном, что ей не терпелось узнать.
Лишь многозначительный взгляд был ей ответом. Но Ципре было довольно и этого. Такой же, значит, в глазах Мелани, как в её — Лоранд!
— Пойдёшь за него?
Мелани протянула свою изящную левую ручку, чуть приподняв безымянный палец. На нём было кольцо.
Сняв его с пальца, Ципра принялась разглядывать. На внутренней стороне кольца были какие-то буквы. Но букв она не знала.
— Это его имя, да?
— Первые буквы имени.
— А как его зовут?
— Йожеф Дяли.
