– Так ты теперь можешь говорить? И все эти дни мог?
Он замотал головой, указывая на свой рот.
– Нет? – прошептала она. – Ожерелья не стало, а голоса у тебя все нет? Неужели все это ложь, как чертог и колыбель? Катрона погибла, Карум в плену, столько людей полегло там, на поле – и все это ради лжи? – Она протянула к Джарету руку, оглянулась, услышав шорох, и увидела позади Марека и Сандора.
– Он может говорить, но не станет, Анна, – произнес Сандор. – Он не смеет заговорить, чтобы не посеять раздор между нами.
– Было бы что сеять, – процедила Дженна. – Женщины не разговаривают с мужчинами, мужчины смеются над женщинами. Воин из Долин справедливо винит меня в смерти своей любимой, а трое мальчишек почитают испуганную дурочку чем-то вроде богини.
– Ты забыла про Петру, – заметил Сандор.
– И еще жрица-рифмоплетка, которую стошнит, если придется убить кого-то.
– Мы все такие, – сознался Марек. – Ну как тебе, легче теперь?
– Нет, – отрезала Дженна.
– И все-таки мы все – соратники, – сказал Сандор.
– Это точно, – улыбнулся Марек.
– Но что, если все это – ложь? – прошептала Дженна.
– Он все равно не станет говорить, Анна, – он верит, – сказал Марек.
– Я тоже верю, – заявил Сандор. – Пока король не будет коронован и его правая рука не одержит победы.
– Его правая рука – это ты, – заметил Марек.
– А король теперь Карум. Я этому рад, – заключил Сандор.
– Верные вы мои, храбрые мальчики, – прошептала Дженна, вспомнив вдруг Альтин огонь, который отступал все дальше и дальше. – Куда более верные и храбрые, чем я.
И они обнялись, все четверо, думая о том, что сбылось, и о том, что еще сбудется. Дженна, Сандор и Марек вспоминали былое, словно рассказывая чудесную сказку – но тихо, чтобы не потревожить спящих. Наконец они расстались, с лицами, горячими от непролитых слез, темнея на ночном небе, и Дженне показалось, что над каждым из юношей сияет звездный венец.
Петра успела плотно завернуться в одеяло. Дженна, не желая будить ее, легла рядом на холодную землю и заставила себя погрузиться в глубокий, без видений, сон.
ПЕСНЯ
ПОВЕСТЬ
Они приближались к Северным Владениям Каласа по дороге, обагренной кровью, – так сказал Пит, хотя ничто не указывало на это: ни кости, ни разбитые доспехи, ни могилы павших. К этому времени вновь настало полнолуние. По ночам женщин стало вдвое больше, от чего даже Питу сделалось не по себе. Мужчины обменивались самыми невероятными мыслями о том, откуда берутся лишние женщины.
– Из лесу, – говорил Джилеас парням из Новой Усадьбы. – Они все это время шли за нами.
– А может, они живут здесь поблизости, – предположил кто-то.
Другие сочли это глупостью и не преминули высказать это вслух.
– Нет, – сказал Пит. – Это подружки наших. А может, двоюродные сестры. Гляньте, как они похожи одна на другую.
Суть заключалась в том, что увеличившееся, хотя бы в ночное время, войско стало труднее скрывать. Пит, прослуживший год на севере и хорошо знавший эти места, прятал их в лесу так глубоко, как только позволяли лошади. Под густым покровом листвы их снова становилось меньше. Мужчины если и дивились этому, то молча.
Оставив лошадей в лощинке, последнюю милю до замка Каласа они прошли пешком. Шли гуськом, не разговаривая. На краю леса Пит дал сигнал остановиться, и все рассыпались по опушке, прячась за деревьями.
Под изрытым оспой ликом луны замок был точно огромный черный коршун, тень от которого накрывала всю равнину. Он имел два каменных крыла, а зубцы стен походили на перья. Единственная башня торчала, как голая шея стервятника, и единственный огонь в окне горел, словно злобный глаз.
– Значит, так, – сказал Пит. – Девочки лезут на скалу вон там, а мужчин я поведу вон туда, к воротам. Шуму от нас будет много. Если они откроют ворота, чтобы разделаться с нами, кто-нибудь да прорвется, а если нет, мы сами перелезем.
Дженна кивнула.
– С этим котищем две связки мышей лучше, чем одна, – добавил Пит.
– А темницы?
– В них можно попасть только изнутри. Потому-то ты и лезешь на башню. – Палец Пита переместился на две ладони влево, где прямо из земли поднималась неприступная скала.
– Башня Каласа! – прошептала Дженна.
