Для Маркса важно понятие производственных отношений. Отношения собственности, по Марксу, есть только одно из выражений совокупной системы производственных отношений. Это юридическая форма оформления и закрепления определенной системы производственных отношений.
Производственные отношения, в свою очередь, должны отражать определенный уровень развития производственных сил. Когда они вступают в противоречие с развитием производственных сил, неизбежны перемены. Надо менять организацию производства, методы управления экономикой и в конечном счете организацию общества в целом. Система должна соответствовать достигнутому уровню технологического развития, иначе она погружается в кризис. Трансформация докапиталистической частной собственности в капиталистическую была очень болезненным процессом, сопровождавшимся экспроприацией мелких собственников. Отсюда знаменитый тезис об экспроприации экспроприаторов. Буржуазия, которая постоянно говорит о священном и нерушимом праве собственности, сама строит свое состояние на безжалостном, грабительском захвате чужого имущества - крестьянского, феодального, позднее государственного, народного.
Мы все хорошо знаем про разграбление советской государственной собственности, помним знаменитое словечко «прихватизация». Чего не понимает современный обыватель (как отечественный, так и западный), так это того, что в Европе и Америке классическая буржуазная собственность формировалась ровно такими же методами, зачастую даже более жестокими и сомнительными с точки зрения законности. В этом была суть первоначального накопления капитала.
Грабили, конечно, и до капитализма - в древности, в Средние века. Грабили кого могли и как могли. Тем не менее грабеж капиталистический имеет совершенно другую природу. Капитализм - это система, которая подчиняет производство и обмен логике накопления капитала. Правящий класс в любом обществе контролирует прибавочный продукт. Но как он его контролирует? Для древности, будь то даже Древний Рим с весьма развитым товарным производством, накопление капитала не было сутью экономики. Стремились не к накоплению, а к богатству. Тем более это относится к Средневековью. В такой системе прибавочный продукт изымается для того, чтобы обеспечить содержание правящего класса и государства. В этом смысле капитализм отличается качественно от других систем, потому что он изымает прибавочный продукт не для того, чтобы содержать капиталистов, не для потребления правящего класса, даже не для того, чтобы содержать государство. Это скорее является побочным моментом. Государство нужно содержать для того, чтобы оно поддерживало капитализм, а не наоборот. Главное - накопление капитала, которое становится самоцелью.
Производство, которое, конечно, первично по отношению к обмену (если бы не было производства - нечего было бы обменивать), оказывается функционально подчинено обмену, а обмен стратегически подчинен накоплению.
В данном случае мы не видим особых различий между Вебером и Марксом. Вебер, когда пишет про протестантизм и дух капитализма, тоже подчеркивает, что частная собственность и частное предпринимательство существовали задолго до буржуазного порядка. Он называет это примитивным капитализмом. Однако эти структуры не порождали капитализм в современном смысле слова.
Был торговый капитал (его можно обнаружить и в средневековой Италии и в Древнем Риме, в восточных городах), но он не порождал капитализма как системы. По Веберу, переворот происходит тогда, когда приходит протестантская этика, требующая скромности, подчинения предпринимателя интересам своего предприятия, ответственности, рационализма. На первый план у Вебера выдвигается культурный момент и факторы, связанные с культурной организацией общества. На самом деле, на мой взгляд, Вебер лишь дополняет Маркса. Этика скромности, воздержания, рациональности становится необходима именно потому, что буржуазия начинает эволюционировать, превращаясь из сословия торговцев и ремесленников в класс капиталистов. Собственник становится предпринимателем. Новая мораль позволяет высвободить средства для накопления. Протестантская буржуазная религия, в сущности, благословляет накопление. Фатализм протестантской религии предполагает полное предопределение. Тем самым предприниматель подчиняет себя предприятию, связывает свою судьбу с судьбой своего дела и заранее отдает себя на волю не контролируемых им рыночных сил, которые выступают как орудие божественного предопределения. Невидимая рука рынка у Адама Смита не более чем способ рациональным языком описать ту самую протестантскую веру в предопределение.
Когда складывается капитализм монополистический, действуют уже крупные концерны, контролирующие или делящие рынок, капиталист уже может позволить себе личное потребление. Тут работают уже такие огромные капиталы, что растратить их в казино или на любовниц невозможно. Зато выдвигаются на первый план такие понятия, как власть, контроль.
Легко заметить, что буржуазная идеология, не обращаясь непосредственно к теме капитала и собственности, полностью подчиняет им индивида. Когда Маркс призывает уничтожить частную собственность, он прежде всего заботится об освобождении личности. Неприятие частной собственности у Маркса имеет глубокие философские корни и несводимо к его политическим или даже экономическим взглядам. Речь идет об освобождении личности от тирании капитала, об освобождении живого от власти мертвого.
В конце советского периода было сделано несколько попыток реабилитировать частную собственность в рамках ортодоксальной марксистской идеологии, однако, как показала, в частности, комичная дискуссия вокруг русского перевода слова Aufhebung, из этого ничего не получается. Другое дело, что призыв к уничтожению частной собственности у Маркса обусловлен определенными историческими обстоятельствами. Не потому уничтожить, что вообще частная собственность есть зло, а потому, что она исчерпала или, во всяком случае, на определенном этапе истории исчерпает себя как инструмент развития человеческого общества. Структура собственности должна быть адекватна производительным силам. Она должна быть адекватна не только технологии, но и задачам, которые ставит перед собой общество.
С 20-х годов идет дискуссия о том, изжила себя частная собственность для решения задач общества в XX веке или нет. Какова альтернатива частной собственности? И главное, поможет ли эта альтернатива более эффективно решать стоящие перед обществом задачи?
Уже в 1920-е годы начинается спор о рыночном социализме. Одним из первых, кто говорил о возможности создания экономики без частной собственности, но на основе рынка, был итальянский исследователь Бароне, которого никак нельзя отнести к марксистам. Он математически рассчитал, что после того, как марксисты ликвидируют частную собственность, основной единицей экономического развития станет предприятие, а не фирма. Если рыночные или хотя бы товарно-денежные отношения сохранятся, то эти предприятия могут оказаться, и скорее всего окажутся, в конкурентных отношениях между собой. Предприятия, а не капиталистические фирмы, в этом принципиальная разница. Получается своеобразная система, где без конкуренции капиталов сохраняется конкуренция товаров, соревнование между предприятиями.
С другой стороны, либералами был приведен аргумент, который мы можем услышать даже сейчас: частное предприятие всегда эффективней любой формы государственного предпринимательства. Предполагается, что государственный чиновник управляет не своими деньгами, а предприниматель управляет своими собственными, поэтому предприниматель ответственен, эффективен, а государственный чиновник безответственен и неэффективен. К этому добавляют второй аргумент: частное предприятие живет на свои деньги, а государственное может получать дотации, субсидии. И к тому же всегда существует политическое давление на правительство, чтобы оно поддерживало компании общественного сектора - тем самым решало проблемы безработицы, социального развития и т.д. А они решаются за счет эффективности.
То, что решения, принимаемые государственными чиновниками, часто неэффективны, этим никого не удивишь. Другое дело, что история частного бизнеса, особенно в XX веке, полна примерами безумной неэффективности. И что особенно важно, на протяжении XX века нарастает количество примеров, когда неэффективное решение очень долго не наказывается рынком. Это относится как к государственным неэффективным решениям, так и к неэффективным решениям в частном секторе. Наказание наступает тогда, когда ситуация уже абсолютно выходит из-под контроля, и тогда за ошибки, совершенные частными инвесторами, расплачивается все общество, потому что проблема становится столь большой, что необходима мобилизация общественных фондов для ее решения. За счет конкретного предпринимателя, совершившего ошибку, исправить ситуацию нельзя, платит государство. Классическим примером была
