принуждения: административный (бюрократы) и экономический (буржуа) - и вы мечтаете о сетевом обществе поствластных и пострыночных отношений, вам все равно придется выбирать, кого вы видите ближе к своей утопии, выбирать, с кем из них объединяться, потому что третьей стороны сейчас нет (это не значит, что она в принципе невозможна). Пресловутый «трудящийся» (он же «народ») - безголовый, а потому слепой гигант, которого с переменным успехом используют друг против друга две вышеназванные элиты. На мой взгляд, в сегодняшних странах с советским прошлым любая критика буржуазности (с которой начинается всякий утопизм на Западе) оборачивается объективной поддержкой бюрократии. А значит, ответственным утопистам не остается ничего, кроме как добавлять свои усилия к буржуазному проекту, как к исторически более прогрессивному».
Поразительным образом, вся теоретическая база здесь сводится к наивно заученному сталинистскому истмату, с его механистическими представлениями о прогрессивности. Тот самый западный марксизм, к которому столь часто апеллирует московский писатель, оказывается не более чем накладным украшением, элементом моды, теоретической фенечкой, которую можно использовать для придания себе более современного и передового вида.
Если бы Цветков удосужился отнестись к современной левой мысли немного серьезнее, он обнаружил бы, что его представления о капитализме и бюрократии рассыпаются в прах. Как это капитализм и бюрократия антиподы? Да любой историк знает, что современная бюрократия (в том числе и в России Нового времени) есть как раз порождение буржуазной модернизации, её необходимое условие. В рамках советской системы, разумеется, номенклатура могла существовать без буржуазии, но именно поэтому она и была не просто бюрократией, а номенклатурой, новой элитой, которая, в конечном счете, привела страну именно к капитализму.
Говоря в терминах самого Цветкова, российская буржуазия нуждается в бюрократии для стабильности, для контроля за «народом», для того, чтобы удерживать его в положении «слепого гиганта». Бюрократии, напротив буржуазия необходима как источник обогащения. Буржуазия наша насквозь бюрократична, а бюрократия до мозга костей буржуазна. По сути, бюрократия работает на буржуазный проект. То, что соотношение сил несколько иное, чем на Западе - естественно.
Российский капитализм - периферийный. И это обстоятельство никакими «оранжевыми революциями» не исправишь, ибо они не изменят ни структуры экономики, ни места нашей страны в глобальном разделении труда. В том-то и проблема «оранжевых революций», что они в обществе ничего не меняют. А смена одного правящего буржуазно-бюрократического клана на другой знаменует лишь тактические сдвиги на уровне власти. Что, кстати, видно из описания украинских событий самим Цветковым: оба борющихся блока выглядят почти клонами друг друга.
Периферийный капитализм не становится похож на западный от того, что нацепляет европейские фенечки, точно так же как мелкобуржуазный радикал не превращается в марксистского социалиста, когда начинает сыпать цитатами из модных революционных авторов. Либералы говорят нам, что в России нет «настоящего» капитализма (поскольку Россия не похожа на Францию). Цветков верит. Либералы говорят, что бюрократические структуры к ним не имеют никакого отношения, что буржуазия никак с административным грабежом не связана. Цветков верит. Либеральная пресса называет Национал- большевиков революционным «проектом» (как же они любят это слово!). Цветков опять верит, не задумываясь даже о причине странной любви праволиберальных масс-медиа и глянцевых журналов к этим революционерам. Хорошо иметь дело с милым, доверчивым человеком!
Либеральная пропаганда, которую некритически (at face value) принимает наш герой, построена на обещании внедрить у нас западный образ жизни в случае успешного утверждения западных формальных институтов. Будем жить по римскому праву - станем как римляне. Извечная мечта всех варваров! Латинская Америка уже две сотни лет внедряет у себя европейские политические институты. Внешний долг от этого почему-то не уменьшается.
Варвару свойственно стремление к символам. Он воспроизводит чужие магические ритуалы, которые совершаются другой культурой, добившейся успеха, не понимая, что эти ритуалы есть лишь форма идеологического закрепления уже достигнутого. А сам успех достигается за счет всё того же наивного варвара.
Пока Россия остается экспортером сырья, она обречена на периферийное существование. Изменить это положение может только социальная революция. В одном отношении статья Цветкова, впрочем, очень убедительна. Она показывает, что в России за прошедшие годы сложилась собственная мелкая буржуазия. Ведь мелкобуржуазное сознание сквозит буквально из каждой строчки текста. Все типичные черты налицо: перепады от пафосного осуждения крупного капитала к некритической поддержке буржуазной идеологии, замена классового анализа общими словами про народ и власть (причем не в качестве литературных образов, а в качестве аналитических категорий), смешение понятий, готовность к борьбе без четкой ясности по поводу того, за что эта борьба ведется. В общем, мы, наконец, получили в России нормальную мелкобуржуазную идеологию. Причем не только ультраправую (в лице разного рода доморощенных «нациков»), не только конфузно путанную (в варианте Лимонова), но и более или менее цивилизованную, «прогрессивную» и «левую». Это бесспорно достижение. Российский капитализм очевидно состоялся! А значит, говоря словами Цветкова, есть почва для развития левого движения.
P.S. Всё вышесказанное никак не отменяет моего очень позитивного отношения к Алексею Цветкову как превосходному прозаику и просто очень симпатичному человеку. Только истина дороже. Увы…
НА СМЕРТЬ ЭЛЕКТРИКА
В Лондоне застрелили исламского террориста. Спецслужбы действовали с жесткой эффективностью, уложив злодея на месте несколькими выстрелами в голову. Сразу же появились свидетели, видевшие у погибшего «пояс шахида», который он вот-вот собирался привести в действие.
Спустя два дня обнаружилось, что убитый не был ни мусульманином, ни террористом. Бразильский электрик Жана-Чарльза де Менезес имел лишь один недостаток - южную внешность. Позволю себе крамольную мысль: если бы убитый оказался не бразильцем, а пакистанцем или арабом, нам бы до сих пор рассказывали сказки про «пояс шахида» и про героическую бдительность полицейского патруля, у которого просто не было другого выхода кроме применения оружия. Хороший террорист - мертвый террорист. Даже если он вообще не террорист.
Инцидент в лондонской подземке заставляет задуматься о том, насколько вообще можно доверять официальным сообщениям спецслужб. В Британии реакция общественного мнения на взрывы была не такой как в США после 11 сентября 2001 года. В одну и ту же реку нельзя войти дважды, особенно если эта река находится совершенно в другом месте.
Консолидации нации не наблюдается. Население осознало угрозу, но инстинктивно почувствовало, что одним из источников проблемы является сама власть. Официальная версия взрывов тоже заслуживает критики, особенно после повторной, «пародийной» атаки, состоявшейся 21 июля. Террористы-неудачники, никого не убившие, поставили своего рода следственный эксперимент. Они показали, что взрывная акция может быть успешно совершена и без участия самоубийц.
Сомнения усиливаются из-за просачивающихся в прессу сообщений об остатках часовых механизомов на месте взрывов - устройств для камикадзе совершенно излишних. А молодые люди, которым приписывается роль смертников, судя по психологическим портретам, не очень подходят для отведенной им роли.
Для полиции вариант с террористами-самоубийцами удобен. Преступник мертв, значит над ним не будет суда, следовательно, не будет и адвоката, способного оспорить официальную версию. Злодей назван, дело считается раскрытым. Отчетность в порядке. А документы любого погибшего человека с «мусульманской» фамилией, найденные на месте происшествия, могут послужить «неопровержимой уликой». При условии, разумеется, что никто не станет результаты расследования проверять.
Разумеется, я не Шерлок Холмс, чтобы ставить под сомнение компетентность следователей легендарного Скотланд-Ярда. Однако даже компетентные следователи могут ошибаться. Могут они и поддержать «удобную» для начальства версию, особенно когда на них оказывается политическое
