– Но откуда у тебя такие шикарные штучки? Ведь они стоят безумные деньги.
– Я нашел клад, – отшутился муж. – Потерпи, все расскажу после юбилея, как обещал.
– Ну хорошо, хорошо, не буду к тебе приставать, потерплю. Спасибо большое. Мне надо подумать, что одеть на юбилей, там наверняка соберутся важные гости, да и прическу надо сделать, – проговорила жена и, напевая что-то веселое себе под нос, отправилась в ванну.
«Как мало надо женщинам, чтобы быть счастливыми», – подумал Лобков.
В субботу супруги с Киевского вокзала на электричке отправились в Апрелевку. Они чуть было не опоздали и сели почти на ходу в последний вагон.
Начало торжества было назначено на три часа дня. Супруги не раз были на даче у Быковых. Когда они несколько лет тому назад впервые приехали к ним на дачу, то сначала чуть не заблудились, хотя довольно легко нашли калитку с номером указанного им участка. Она была не заперта, они вошли, но не увидели никакого жилья, кругом был лес: вековые сосны и ели с заросшим густым кустарником и тропинка, ведущая вглубь леса. Стояла тишина, и было как-то жутковато. Они осторожно двинулись вглубь. Через некоторое время среди деревьев показались контуры какого-то большого строения. Подойдя ближе, супруги увидели большой рубленый дом на высоком мощном фундаменте. Оказалось, что они подошли к дому с другой стороны и не увидели широкую асфальтированную дорогу, которая вела к фасаду.
Потом они много раз бывали здесь, и этот великолепный добротный дом им был хорошо знаком. Огромный лесной массив был передан после Великой Отечественной войны по указанию Сталина под дачи заслуженным генералам в вечное пользование. В то время дачи еще не были так распространены среди населения, до войны люди предпочитали снимать избы в деревнях на летний период, поэтому некоторые генералы, которым была положена такая привилегия, от нее отказывались.
Отец Марии Ивановны был заслужённый генерал, и Быковым досталась эта дача по наследству. Под генеральские дачи выделялись участки в девственном лесу площадью до одного гектара. Дачи строили солдаты-стройбатовцы из хорошего добротного лесоматериала, привозимого откуда-то из Сибири. Дом Быковых получился просто великолепный: большой, просторный, двухэтажный, с прекрасной террасой, перестроенной позже Марией Ивановной под западный стиль с большими, почти до земли витражами, обращенными на лужайку.
Ровно в три супруги Лобковы подошли к дому Быковых. На лужайке перед дачей на длинном деревянном столе стояли в графинах соки, бутылки виски, джина, водки. Гости, празднично одетые, группками по три-четыре человека с бокалами в руках негромко беседовали в тени деревьев. Мария Ивановна, нарядная, раскрасневшаяся от хлопот и комплиментов гостей, суетилась, то и дело убегая на кухню и давая какие-то указания прислуге. Супруга Быкова была еще женщина, как говорят, в соку, она отмечала свой пятидесятилетний юбилей, ее еще не тронула полнота, которая часто бывает спутницей многих русских женщин в этом возрасте, любителей хорошо и сытно поесть и на десерт полакомиться сладостями. Ее нельзя было назвать красавицей, но в ней был какой-то шарм, что-то неуловимо привлекательное, особенно в осанке и задумчивых серых мечтательных глазах. Она выросла в семье военнослужащего и с юных лет привыкла к окружению и вниманию офицеров. И по всей видимости, не одному когда-то вскружила голову. Ее муж Федор Иванович был почти на десять лет старше ее. Это был широкогрудый, крепко скроенный мужик, небольшого роста, такой тип часто встречался в предвоенные годы в русских деревнях. Он прошел всю войну от звонка до звонка, начав ее политруком, потом попал в штаб армии инструктором политотдела, где начальником был отец Марии Ивановны. С этого времени судьба связала их надолго. Мария Ивановна вышла замуж за Федора Ивановича очень молодой – ей едва исполнилось восемнадцать. Не без помощи тестя Федор Иванович после окончания Военно-политической академии имени Ленина попал в ГЛАВПУР[17], затем в ГРУ. Он не плохо показал себя на оперативной работе за рубежом и после загранкомандировки сначала служил в административном отделе ЦК КПСС на Старой площади, а потом был переведен на руководящую работу в разведывательный главк. Федор Иванович пользовался авторитетом, его уважали в управлении за простоту в общении с подчиненными. Но постепенно его засосала номенклатурно-бюрократическая среда. Он привык к подхалимажу подчиненных, полюбил подарки и подношения и сам научился давать, хотя в глубине своей души оставался простым мужиком, которому претила атмосфера, царившая в стране.
Мария Ивановна в нарядном платье из иранского шелка встречала прибывающих гостей у входа на террасу. Раиса бросилась в объятия к юбилярше, целуя ее, протягивая ей цветы с подарком и щебеча какие-то стандартные в таких случаях поздравительные слова. Роман Ефимович скромно стоял рядом и улыбался, дожидаясь сказать пару слов. Недалеко на лужайке под деревьями прибывшие гости наблюдали, на минуту притихнув, за этой сценой.
Юбилярша отложила цветы в сторону и громким голосом сказала:
– Ну что же, как говорят, положено подарок посмотреть.
Она дернула за ленточку, сняла оберточную бумагу и открыла крышку коробки. Ее глаза одновременно выразили и восторг и удивление. Мария Ивановна на мгновение зажмурилась и сразу захлопнула крышку.
– Ох, – только и вырвалось у нее из груди, – вы с ума сошли, – тихим голосом произнесла она.
Она обняла обоих, прижав их к своей полной еще упругой груди и тихо прошептала:
– Спасибо, мои дорогие.
Раиса Михайловна поспешила к женщинам, сбившимся у клумбы с цветами и сгоравшими от любопытства узнать, что за подарок вручили Лобковы. Среди женщин Раиса сразу заметила несколько знакомых: дочь Быковых Татьяну, жену заместителя министра внешней торговли Ларису Иосифовну Журавскую, давнишнюю знакомую родителей. Роман подошел к мужчинам, которые у столика под сосной потягивали аперитив. Все были ему хорошо знакомы. Хозяин, Федор Иванович, гладко выбритый, в штатском костюме, который делал его значительно моложе, по-спортивному складный, круглолицый, с лысеющей головой, улыбаясь, крепко пожал Роману руку, приглашая что-нибудь выпить. Сидоренко, высокий, худощавый, протягивая руку, спросил:
– Давно приехал?
– Два дня тому назад вернулся из санатория, через десять дней улетаю обратно в страну, – ответил Лобков.
– Что же ты к нам не заглянешь? – продолжал расспрашивать Сидоренко. – Когда собираешься совсем на родину возвращаться?
– Обязательно зайду. А на родину – как прикажет начальство. Командировка кончается через год, – отвечал Роман.
– Вы, Федор Иванович, планируете, наверное, его у себя использовать после возвращения? – обратился Сидоренко к Быкову.
– Понимаете, Виктор Федорович, – отвечал генерал, – здесь свои, можно сказать. На участке о Романе Ефимовиче очень хорошо отзываются, поэтому я бы его взял с удовольствием к себе в аппарат, но, по всей видимости, придется побороться с оперативниками.
– Ну что ж, молодец, – вновь вступил в разговор Сидоренко, обращаясь больше к Лобкову. – В принципе для тебя найдется место и у нас. Твои успехи только увеличивают твои шансы. Нам нужны хорошие оперативники с опытом зарубежной работы, тем более положительным опытом.
– Большое спасибо, – отвечал Роман, – я буду стараться оправдать ваше доверие. Может быть, еще рано думать об этом?
– Ничего, ничего, – вмешался до этого молчавший работник политотдела Круглов. – Не заметишь, как год пролетит и надо будет паковать коробки.
Круглов служил в политотделе уже несколько лет и занимался оперативными вопросами. До этого дважды работал за рубежом, но без особых успехов, оперативники в шутку его называли Леня-гармонист. В войсках до ГРУ он был начальником клуба, руководил самодеятельностью и очень любил играть на гармошке. Редко без него обходились на свадьбах, гулянках, праздниках. Короткое время проработал после возвращения из загранкомандировки в оперативном управлении. Его непосредственный начальник Катков, человек грубоватый и бесцеремонный, расставаясь с ним, не скрывая радости, – говорил:
– Да, Леонид Николаевич, хотел я из тебя сделать разведчика, но у меня ничего из этого не вышло, извини. Иди в капелланы, там ты будешь чувствовать себя как рыба в воде.
Круглов очень изменился, его фигура приобрела солидность, он раздался в плечах, в лице появились
