кошелька два билета. Варя поняла, что окончательно ступила на сказочную тропу, и ее собственная воля уже ничего не значит: у сказки свои законы — иди себе за катящимся яблочком и жди следующего приключения.
Тимур увел ее в темноту зрительного зала, обрушил на нее кипящее весельем музыкальное шоу, а после финальных аплодисментов произошло и вовсе невероятное — повел ее не в гардероб, а за кулисы. Оказалось, что он состоит в учебной труппе при театре, знает всех и каждого и со всеми может переброситься парой слов. В итоге Варя спустилась вместе с ним в гримерную — никогда не виданное ею подводное царство. Актеры общались с усталой развязностью, мужчины и женщины переодевались друг при друге, и Варе все время бросались в глаза чьи-то голые ноги (то гладкие, то волосатые) и снимаемые с век накладные ресницы. Потом откуда-то взялись бутылки и бутерброды, стало обсуждаться, почему в такой-то сцене не вовремя дали свет, почему такой-то и такая-то сегодня двигались как вареные селедки и когда же, наконец, будут обещанные гастроли за границей. Тимур на этом сборище был как рыба в воде, а Варя словно попала в другое измерение. Она сидела с испуганной улыбкой и, поворачивая голову то направо, то налево, растила в ней одну-единственную мысль: неужели Тимур, который запанибрата с самими АКТЕРАМИ, действительно хочет видеть рядом с собой именно ее?
— А ты уже что-нибудь играешь? — спросила она, потрясенная всем этим днем, когда они, наконец, вернулись на улицу Герцена.
— Пока что мы учимся, делаем актерские этюды.
В метро он купил ей розы у последней из оставшихся торговок.
Варя даже не задавалась вопросом, позвонит ли Тимур во второй раз. Разумеется, нет.
Не повторяются же сны, как бы ни мечталось увидеть их снова. Но через пару дней опять случилось необъяснимое — Тимур пригласил ее в танцевальный клуб.
В школе Варя всегда боялась дискотек. Дискотеки были созданы для стройных, подвижных, раскрепощенных девушек, ловко двигавшихся под быстрые ритмы и никогда не обделенных партнерами в медленных танцах.
Варя никогда не видела себя в движении со стороны, но была уверена, что именно так отплясывал бы Винни-Пух, попавший одной ногой в горшочек с медом и вынужденный отгонять при этом пчел. Поэтому приглашение Тимура не могло быть адресовано ей. Жизнь опять рассказывала сказки…
И сказка оказалась поистине волшебной:
Варю ждал хастл — быстрый парный танец под диско-музыку. С таким она не сталкивалась никогда, но испугаться и отказаться не успела: в клубе было много новичков, двигались они не как на показательном выступлении, а как на уроке, и не было так страшно показаться неумелой. Правда, были и блестящие, лихо носящиеся по залу пары. «Блестящих» то и дело просили помочь, показать какое-то движение или пройтись в паре с новичком. Тимура отрывали от Вари чаще, чем остальных умельцев от их партнерш. Вежливо улыбаясь, он отрабатывал с другой девушкой тот или иной шаг, поддержку, прокрутку, а потом возвращался к Варе с уже иной — теплой и солнечной — улыбкой, брал ее за руки, говорил: «На счет „три“ — пошли!» — и крепко стискивал, заставляя двигаться в такт, потому что Варя норовила унестись не на шаг и не на два вперед, а сразу — на седьмое небо.
Варя успевала отдыхать, а Тимуру приходилось танцевать без остановки — стольким девушкам хотелось научиться хастлу именно с ним. Пот у него на лбу уже собрался в капли, улыбка стала вымученной, он иногда сбивался с ритма, но Варя, глядевшая со стороны, твердо знала, что никогда в жизни она не видела ничего и никого прекраснее. В душе крутился какой-то смерч из небывалого счастья, небывалого восхищения и пронзительной боли оттого, что вот-вот пробьет двенадцать, и Золушке неминуемо придется улепетывать с бала, пока принц не увидел, что платье ее — лохмотья, а карета — тыква.
Тимур подошел к ней с гранатово-красным лицом, дыша как после марафона.
— Кажется, больше меня не хватит ни на одну девушку.
Варя не могла не прыснуть от смеха, отворачивая лицо.
— Пойдем проветримся.
Обнявшись, они вышли под ледяные январские звезды. Варя накинула шубку, а Тимур свою куртку держал в руке.
— Хоть поостыну немного, — радовался он налетевшему ветру со снежной крупой.
На этот раз Тимур позвонил лишь через три дня. Варя за это время уже успела смириться с мыслью, что в ее незаслуженно прекрасной сказке поставлена жирная точка.. ТАКОМУ человеку она не может, быть нужна. И не будет.
Звонок прогремел в будний день в половине девятого утра, и Варя, уже стоявшая одной ногой в дверях, никак не могла понять, кому же так приятно, что он застал ее дома.
— Вы меня уже забыли, девушка?
Бешеная радость и безумный стыд — как можно было Его не узнать?!
— А что у тебя с голосом?
— Да я простудился тогда после танцев.
Третий день лежу, только сегодня смог доплестись до телефона.
Телефона в общежитии не было. Значит, он на улице, на морозе, на ветру. И все это лишь для того, чтобы…
— Я боялся, что ты обидишься, подумаешь, будто я исчез…
— Что ты, что ты, я ничего такого не думала… — Варя была готова прыгнуть в телефонную трубку и увести его обратно в тепло. — Я сейчас к тебе приеду!
— Сейчас? Я думал… Я хотел тебя попросить, чтобы ты зашла после занятий.
— Нет-нет, я сейчас! Говори адрес!
Вытряхнув из рюкзака все, что относилось к учебе, Варя лихорадочно собирала в него те вещи, которые могли пригодиться больному: домашние пирожки с капустой, упаковку импортного лекарства, купленного падкой на рекламу мамой, бабушкино малиновое варенье и пару лимонов — для восполнения пропавшего от высокой температуры витамина С.
Если бы она могла собрать и отнести Тимуру весь свой дом, она сделала бы и это и задохнулась бы от счастья, взвалив на плечи такую ношу.
Тимур действительно выглядел больным: блестящие, полусонные глаза, кашель и насморк, сам — весь какой-то разбитый, вялый; одет в тренировочный костюм не первой молодости.
Короче, полный контраст с блестящим танцором и богемным человеком прошлых дней.
Обстановка подкрепляла этот контраст: после театров и клубов — казенные общежитские стены. И тут у Вари впервые зародилась надежда: может быть, ТАКОМУ Тимуру действительно будет нужна такая, как она? То, что неуместно в радости, богатстве и здравии, подходит в горе, бедности и болезни…
Она выкладывала на стол гостинцы, задавала обычные взволнованные вопросы о самочувствии, температуре и мнении врача. Тимуру нечего было ответить: жаловаться у мужчин не принято, температуру он не мерил, врача — не вызывал. Единственное, чем он поделился с Варей, — это обидой на соседей: теперь они сторонятся его, как зачумленного, и вспоминают о том, что в Японии заболевший человек ходит в марлевой повязке.
— Мы с ними вообще не очень ладим.
Соседей было трое: тот, что жил с Тимуром в одной комнате, и двое — через стенку, соседи по общежитскому блоку. Оказалось, что все они — недалекие люди, поступившие в МГУ совершенно случайно (экзамен же всегда — лотерея!) и живущие в Москве с одним намерением: покрутиться здесь и поймать какую-нибудь случайную удачу. К счастью, сейчас все они были на занятиях.
— А ты, — спросила Варя, — не надеешься на удачу?
— Я надеюсь на себя, на свой труд.
Эти слова ее почему-то очень тронули. И так же сильно ее возмутил дальнейший рассказ о злодействах соседей: сплошные пьянки и девчонки, а у него — никакой возможности для занятий.
— Ты не представляешь, сколько нам приходится учить! Законы меняются чуть ли не каждый день…
«…а мне даже негде сесть и позаниматься», — мысленно продолжила Варя и представила свою комнату, свой письменный стол и книжный шкаф.
