об их ученом споре с мудрецами хазарского кагана, и многие были уверены, что и сам он произошел именно здесь, в Киеве, а не в далекой столице Хазарии.
Философом считался Константин–Кирилл, его?то и послал император, а уж он позвал брата своего Мефодия. Во всяком случае, точно известно, что в Херсонесе, куда прибыли братья из Царьграда, Константин–Кирилл увидел Евангелие и Псалтырь, писанные русскими письменами, и меж братьями и человеком, который принес эти письмена (как говорят, киевлянином), состоялась беседа. Почему?то в пространном Житии Константина–Кирилла, написанном учениками вскоре после его смерти и ставшем известным в русских землях, особо была указана эта встреча и беседа и то, что он уловил смысл речи, понял собеседника и «выделил гласные и согласные». Вот это особое упоминание и говорит скорее всего о том, что беседовали они об азбуке русской, то есть глаголической, или глаголице. И ее увез потом Константин–Кирилл в Великоморавскую державу, куда был послан тоже византийским императором по просьбе моравского славянского Ростислава. Братья приехали туда, уже имея на руках славянскую азбуку и христианские книги, на ней написанные. Однако потом создал и еще одну более простую азбуку, ее и назвали кириллицей. Всюду употреблялись эти две азбуки, но глаголицей, существовавшей с глубокой древности, было написано слишком много языческих манускриптов, которые подверглись уничтожению. Когда князь Рюрик захватил с дружиной Киев и убил христианских князей Аскольда и Дира, то велел уничтожать и христианские манускрипты, и тогда и потом их было уничтожено немало.
Известно, что братья сели на корабль и отправились на берега озера Меотиды в Хазарию и к Каспийским воротам Кавказских гор. Не сохранилось упоминания о том, где состоялась их встреча с хазарским каганом. На обеде у правителя, но в каком именно месте земли — не сказано. Но важно ли, где это было, ведь главное, что происходит между людьми, это разговор. И порой то, кто и что говорил, бывает важнее упоминания о месте этой беседы.
Каждый христианин в киевской общине — в том числе и княгиня Ольга — знали, что именно произошло на обеде у хазарского кагана. Придворные спросили прибывшего на обед Константина–Кирилла: «Каков твой сан, чтобы тебя посадить в соответствии с ним?»
На это славянский философ — ибо он был славянин, хотя и происходил родом из греческой земли — ответил: «Мой дед был великий и славный и стоял близко к царю, но потом сам отверг данную ему великую честь и был за это изгнан. На чужбине же он обнищал и родил меня. Поэтому у меня нет былой дедовой чести, я — Адамов внук». Все были поражены мудростью ответа, и гость был усажен на почетное место.
Хазарский каган взял в руки чашу с вином и сказал: «Пью во имя Бога Единого, сотворившего всякую тварь».
Философ взял свою чашу и сказал: «Пью во имя Бога Единого и Слова Его, ибо Словом сотворена всякая тварь, и Словом утверждены небеса, и за Духа Животворящего, от коего исходит сила их».
Далее он объяснил собравшимся, почему вера в Святую Троицу более истинна, чем все другие веры: «Христовы заповеди открывают суровость Божия жития, но потом в вечных чертогах приносят стократный плод».
После бесед Константина–Кирилла в Хазарии крестилось двести человек, а каган предложил ему многие дары, но тот отверг их и попросил правителя отпустить пленных греков. Так братья увели с собой двести пленных греков, что, по словам Константина–Кирилла, было для него дороже всяких даров.
А когда вернулся он в Царьград, то на чаше Соломона, которая хранилась в храме Святой Софии после взятия Иерусалима римлянами уже восемь веков, сумел прочитать надписи еврейские самаритянские[237], которые до него никто не смог ни прочитать, ни растолковать.
Вот что было прочитано философом Константином–Кириллом на чаше Соломона[238], хранящейся в храме Святой Софии в Константинополе: «Чаша моя, чаша моя, прорицай, пока взойдет звезда! Напои сперва Господа, бдящего и ночью!» Другая надпись гласила: «Из иного дерева сотворена для вкушения Господнего. Пей и упейся радостью и возопи: Аллилуйя». И, наконец, третья надпись: «Вот — Князь, и узрит весь сонм славу Его, и Давид среди них»[239].
После надписей стояло число 909, а сама чаша была сделана из драгоценного камня, философ считал это число пророчества о рождении Христа со времен Давида…
Когда княгиня Ольга была в Царьграде, то слышала об этой чаше, но не видела ее, а толкований числа было множество.
Вскоре после Хазарии призвал опять философа Константина–Кирилла византийский император и сказал, что просил его моравский князь Ростислав прислать учителя и епископа для объяснения и вразумления христианской веры.
Философ же, видимо, помня о русской азбуке и русских письменах, «о гласных и согласных», сказал императору: «С радостью отправлюсь туда, если у них есть буквы для их языка». Так мог сказать философ только после того, как он встретился с русскими письменами и ознакомился с «буквами их языка».
Император ответил Кириллу, что он искал эти буквы, но не обрел их. То есть византийский кесарь не видел русских книг и сказал Кириллу, чтобы тот просил у Бога, ибо он отворяет всем стучащим.
Философ Кирилл стал молиться, и ему явился Бог, и тогда он «сложил буквы и начал Писать евангельскую беседу».
Немецкие священники оказали Константину–Кириллу в Моравии огромное сопротивление, уверяя, что искони для богослужений годны Только три языка: еврейский, греческий и латинский, славянский же совсем для таких высоких потребностей не может служить.
Имея на руках древние манускрипты, писанные глаголицей, философ мог ответить противникам, что славянский язык уже имеет Божьи книги, называя врагов славянских «пилатниками», так как на кресте, на котором был распят Иисус Христос, Пилат повелел сделать надпись именно на этих трех языках. Славянский же чист был перед Христом.
Княгиня Ольга так и не смогла дознаться у рассказчиков, когда побывал в Киеве философ Константин–Кирилл — по дороге в Хазарию или когда возвращался обратно, но все были уверены, что братья посетили город, обрадованные встречей в Херсонесе с человеком, благодаря которому они узнали о русских письменах!
После Моравии, где они провели сорок месяцев, братья отправились в славянское княжество в Паннонию, где правил князь Коцел[240] (уже потом оно было захвачено уграми–венграми), и дальше в Венецию. Там на Константина–Кирилла опять накинулись «триязычники». И опять философ говорил о древности русских книг. Ему кричали: «Ведь в древности никто не обрел их — ни апостол, ни Папа Римский, ни Григорий Богослов, ни Иероним, ни Августин. Знаем мы лишь три языка, на которых подобает славить Бога: еврейский, греческий и латинский». Но философ увещевал противников, уверяя, что другие народы также имеют свои грамоты и воздают Богу на своих языках, назвал армян, персов, абхазов, грузин, согдийцев, готов, авар, турок, хазар, арабов, египтян: «Знаем же мы много народов, понимающих книги (и славяне в их числе!)!»
Призвал к себе братьев папа римский. В Риме он принял книги славянские и освятил их. Возможно, это были манускрипты, писанные как глаголицей, так и кириллицей. Подтверждает эту гипотезу и то, что ученики не успели бы переписать за короткий срок столько книг.
Славянские книги папа римский освятил в храме Санта Мария Маджоре, а в храме Апостола Петра отслужили литургию на славянском языке. Пели потом и в храме Святого Андрея, который ходил по русской земле, и в храме Апостола Павла. Философ же Константин внезапно расхворался, принял иночество с именем Кирилл и скончался в Риме в возрасте сорока двух лет[241]. Существовала легенда, что в Хазарии ему дали ядовитое зелье, но оно на него не подействовало; ходили упорные слухи и о том, что в Риме он был отравлен. Перед смертью Кирилл сказал Мефодию: «Ну вот, брат, были мы оба в одной упряжке, прокладывая одну борозду, теперь падаю я на ниве, окончив день свой. А ты сильно любишь гору, но не оставляй ради нее учительства, ибо чрез него достигнешь ты спасения». Гора — это был уединенный монастырь, где жил Мефодий, пока не призвал его брат (гора Олим в Малой Азии).
Вместе с Кириллом в Моравии они перевели Евангелие, Псалтырь, да еще «Апостол» и избранные службы и Номоканон. Оставшись без брата, Мефодий усадил двух своих лучших учеников, и они перевели
