— Римский сенат первым понял, что если хочешь, чтобы государство процветало, нельзя ничего менять, потому что наши предки сделали все установления не зря, и уже убедились, что если что?то меняется, то непременно к худшему. В римском сенате говорили: непозволительно отступать от обычаев предков — Рим слишком стар, чтобы меняться. Будем следовать примеру наших отцов, которые так долго с пользой следовали примеру своих.
Порсенна вскочил со скамьи, зацепился за ковер, ее покрывавший, и едва не упал. Он хотел показать все в лицах:
— А что возражали твои любимые христиане?!
Ваш святой Амвросий ответил: «Учиться никогда не поздно. Мудрость состоит в том, чтобы перейти в лучшую партию, когда заметишь, что ошибся. Ничто не совершенно в первый день. Самый яркий свет дня— не при восходе солнца, а по мере движения вперед оно сияет все ярче и все сильнее греет».
— Вот и досиялось это солнце, когда варвары разграбили Рим! Христиане разрушили любовь к родной земле — вот что они сделали!
Порсенна снова бросился на скамью и отхлебнул из кубка медовый напиток.
— Вкусно! — зажмурился этруск. — Так вот, княгиня, язычники куда больше любят свою родную землю, чем христиане, и я бы на твоем месте не торопился делать Христа главным Богом на Руси.
Пока каждый народ имеет своих богов, только своих, он их защищает, он за них дерется, он побеждает…
Ольга усмехнулась, и Порсенна вскинулся:
— Знаю, знаю, ты думаешь о древлянах, которых ты победила, и ты взяла в Киев их главного бога Хорса, а святилище Хорса в Искоростене, хотя и погибло в огне, ты устроила здесь…
Но сколько народов отстояло себя только потому, что они сражались за своих богов! А зачем защищать свою страну христианам? У всех один Бог… Правда, римляне прибирали себе всех чужих богов всех народов, которые они завоевывали, они уже поклонялись не только своим -— ну у нас, у этрусков, они отняли Юнону и Минерву, а потом уверяли, что это были римские боги…
Порсенна скривился, и Ольга обеспокоилась, что от этрусков он уже не вернется к христианам. Но история с поджогом его тоже сильно задела.
— Видишь, все боги спокойно в язычестве уживаются, а христиане никого не терпят, кроме своего,.. Они ненавидят всех других богов, и поэтому язычники ненавидят христиан. Знаешь, как воспринимали их в Риме? Как новую расу людей, у которой нет ни родины, ни старых традиций, и они столь бесстыдны, что гордятся общим презрением. Хотя, конечно, христиане проповедовали покорность властям и в своих подземных храмах — совсем как у тебя в Киеве! Да, да, я знаю, кроме церкви Ильи, они собираются еще в пещерах и там служат своим богам.. Так вот, они молятся за мирное царствование любого властителя, где они живут, за его дружную семью, победоносную армию, покорных подданных, вот вы, князья, и обманываетесь. Они лицемеры, они потом пожирают все…
Ольга не прерывала старика, с удивлением отметив, что голова его не седеет, вот только лицо стало совсем морщинистым. Ей было тяжело его слушать, но она знала, что Порсенна любил князя Игоря, любит Святослава, предан ей… Предан? Да, да.
— Знаешь ли, княгиня, что во всех христианских книгах, столь покорных власти, есть только одно исключение, возможно, что именно оно стоило жизни Риму… Я никогда не мог равнодушно думать о его гибели и всегда собирал, пока жил в Константинополе, все свидетельства о тех, кто проклинал Рим — И тем его погубил. О, эти тупые римляне, они не понимали силы слов, они забрали себе так много богов из разных земель, что уже в них путались и слова не различали: кто говорил с любовью, а кто со злобой — им было все равно… Только этруски это понимали, и поэтому они до конца держали при себе этрусков гадателями, но римлянам нельзя было объяснить, как опасно проклятие…
Ольга вспомнила старуху–древлянку и поскорее отогнала это воспоминание.
Порсенна опять встал со скамьи и вытянул вперед одну руку:
— Рим прокляли еврейские сивиллы[139] после падения Иерусалима в 76 году. Войска императора Тита взяли и разрушили город, думая, что одержали победу…
Старик неожиданно обратился к княгине совсем по–детски:'
— Ты знаешь, как трудно представить себе, что будет даже на следующий день нашей жизни, проснешься ли, не будешь ли убит врагами… Так вот — несчастный Тит не знал, какую погибель он устроил Риму… Да не только Риму. Вот у тебя уже давно живет еврейская община — еще князь Игорь разрешил ей устраиваться в Киеве. Поговори с любым из нее — они тебе расскажут о Тите, о взятии Иерусалима подробнее, чем ты помнишь взятие Искоростеня.
Весь древний мир слушался сивилл — дельфийскую Аполлона, Кумскую. Много их было, но все они предсказывали, а еврейские — проклинали. Еврейские сивиллы из Александрии и других восточных городов, взяв обличье христианское, не переставали проклинать Рим. Они проклинали богатых римлян, они называли Рим злым городом, причинившим миру слишком много страданий. Они уверяли, что Рим погибнет, что он будет разрушен. Они мечтали присутствовать при этом разрушении Рима, они с наслаждением описывали свое торжество, когда они увидят дымящиеся развалины римских храмов, дворцов, улиц, поверженные статуи, убитых воинов, граждан, женщин, детей… И что же? Все, все сбылось, все проклятия воплотились — воплотились, стали плотью. Слова сгустились и стали бродить по улицам, поражая всех смертью…
Нашествие Алариха, спустившегося с Балкан, было страшным. Рим был взят 24 августа 410 года, Аларих был христианин и многое пощадил в городе. Знай, княгиня, что пройдет после этого полторы тысячи лет и снова будет взят и разрушен неведомый нам с тобой Рим[140]… И через тысячу лет тоже падет Рим, только мы с тобой даже не узнаем названия этого Рима[141].
В истории срок полтысячи, тысячи, полторы тысячи лет, но кто может их считать? Только боги, но они не говорят смертным их судьбы. Да вот иногда священные куры могут проговориться…
— Странно, что это говоришь ты, предсказатель и жрец, — сказала княгиня.
Порсенна опустил голову почти виновато:
— Я больше историк, чем жрец. Поэтому я тебя предостерегаю против христианства. Я знаю, что ты его приняла, но не смущай народ. Это принесет ему только вред. Когда еще римские императоры преследовали христиан, то христиане уверяли всех: если бы чтили единого Бога, то не было бы в империи никаких раздоров, прекратились бы войны и перевороты, потому что люди были бы связаны любовью к Богу и друг к другу, жили бы как братья, довольствовались бы малым, не было бы разбоев, воровства и убийств. Начался бы золотой век! И что же? Великий Константин принял христианство, но войны не кончились, а между людьми не воцарилась любовь. Ваш святой Августин написал сочинение о взятии Аларихом Рима — «Государство Божие», он уверяет, что язычники страшнее христиан и в Троянскую войну убивали более жестоко, чем теперь. Аларих не грабил церкви и пощадил людей, там укрывшихся. А в Трое? Царь Приам был убит у алтаря, и в храмах держали пленных.
Конечно, у христиан есть чем привлечь — они обещают вечную жизнь, но какую скучную делают жизнь из нашей земной, повседневной, лишают ее радостей, запрещают бои гладиаторов, бег колесниц, поэтому даже христиане становятся язычниками, чтобы вкусить наслаждений этого мира!
— Скажи, княгиня, зачем жить нам на земле, если не радоваться жизни? — и Порсенна прикусил губу. Ольга знала, что это означало у него признак сильного волнения, но вдруг подумала, что ничего не знает об этом человеке, не знает, кого он любил до них, пока не попал сюда, почему не обзавелся семьей. И были ли у него когда?нибудь дети?
Ольга с волнением смотрела на старика, не в силах вымолвить ни слова. И Порсенна тихо прошептал: «Мою жену и двух дочерей еще в Италии захватили и увезли пираты, и с той поры я только вспоминаю о них!..»
Слезы выкатились из его глаз и исчезли в морщинах.
Ольга была взволнована, ей хотелось утешить Порсенну, сказать ласковое и утешающее слово. Она чувствовала, что и сама вот–вот расплачется.
Порсенна быстро овладел собой:
— Прости, княгиня… Я очень расстроен, что увидел такое зрелище в Киеве… Мне стало страшно, признаюсь тебе, внезапное видение всех поверженных богов вдруг пронзило душу нестерпимой болью. Я
