увидел, что и Киев может погибнуть… как Рим.
Внезапно па этих словах луч солнца упал на стол и отразился сиянием, будто огонь вспыхнул, на лезвии ножа.
— Вот видишь, Порсенна, — сказала Ольга ласково, — все будет хорошо. И боги, — она запнулась, — и Бог не допустит этого…
Порсенна улыбнулся:
— Наконец, княгиня, я понял, что такое Царь–Солнце бедного императора Юлиана, который решил вернуть людям язычество, отвратив их от христианства, в котором его воспитали. Мне всегда казалось смешным: Царь–Солнце — как главный бог, а вот смотри — и нам с тобой вдруг этот Царь показался… и утешил.
Он повертел в руке стальной нож и положил его обратно на столешницу: нож как нож, а какое было сияние…
— Юлиан был не, просто императором, он был философом, писал трактаты, и когда раненного в бою его принесли в его шатер, он сказал своим придворным: «Неприлично оплакивать государя, готовящегося отойти на небо». И умер, княгиня, как видишь, христианином. Хотя все храмы отдал язычникам и восстановил алтари для жертвоприношений. И думал, что отходит в жилище языческих богов. Бедный Юлиан! Он понял, в чем сила христиан — в том, что они заботятся о бедных, больных и несчастных! А этого не делали языческие жрецы. Он отверг все развлечения, зрелища, хотя был молодым человеком. Юлиан был веротерпимым и никогда не подвергал галилеян, как он называл христиан, гонениям. Он говорил, что убеждать и научать людей надо рассуждением, а не ударами, оскорблениями и наказаниями, не делать зла секте галилеян и не позволять себе по отношению к ним никакого насилия, надо скорее сожалеть, чем ненавидеть людей, имеющих несчастие заблуждаться в столь важных вещах. Но этот мир, княгиня, так подло устроен, что тот, кто не берет силой, тот чаще всего проигрывает. Проиграл и Юлиан. Он хотел, чтобы люди в спорах убедились в преимуществе язычества, за которое были все философы и сочинители древности. А народу эти химеры не нужны. Они поверили в единого Бога, который обещает им загробное блаженство, а здесь — полное равенство смерда и князя. Я слышал, что у тебя тоже тут поп Алешка хотел спор устроить, чья вера лучше, да его согнали. Предупреждаю тебя, княгиня: не допускай этого!
Ольга не любила, когда ее поучали, и не позволяла этого никому. Но она давно поняла, что лучше всего дать старику выговориться.
— Юлиан считал христиан–галилеян больными и говорил иногда, что лучше было бы излечить их против их воли, как это делают с безумными. Он думал, что если откроет запрещенные языческие храмы, то народ повалит туда толпами. Ничуть не бывало. Народу не было дела до доводов Платона, которые выставлял бедный юноша император. Он сам совершал жертвоприношения, сам носил дрова для огня, сам ножом рассекал сердца священных птиц и угадывал волю богов по внутренностям жертвенных животных. А когда ехал в Азию к своему войску, то посетил Троаду и развалины Илиона — прекрасной Трои. Там местный христианский епископ, еще не зная о намерениях Юлиана вернуть древнюю веру, повел его к могилам Гектора и Ахиллеса. Юлиан в восторге заметил, что угли алтаря близ могил были теплыми, а статуя Гектора блестит от благовоний и масел, вылитых на нее недавно. Затем епископ повел гостя к храму Минервы Троянской — нашей этрусской Менрве, но он не свистел сквозь зубы, как делают это христиане, чтобы показать свое презрение к языческим богам, и Юлиан понял, что епископ в глубине души поклоняется прежним святыням, и назначил его епископом языческой церкви, которую пытался учредить наподобие христианской, потому что жрецы — это совсем не священники…
— А потом? — спросила Ольга. — Что было потом?..
— А потом Юлиана убили персидской стрелой в бою. Это было в 363 году.
Порсенна вздохнул.
— Почти 600 лет назад… Юлиан уверял в своих трактатах, что галилеяне просто похитили свое учение у евреев и не внесли почти ничего нового. Но эллины были гораздо выше в своей философии, чем евреи… Юлиан был красивый и мужественный воин, он управлял Галлией до того, как стал императором, воевал с варварами и разбил их в знаменитом сражении у Страсбурга.
Помолчав, Порсенна глянул на Ольгу:
— Он мне напоминает Святослава, Святослав ведь тоже привержен языческим богам. И я за него боюсь…
— Ты же сам говоришь, как опасны слова… — Сердце Ольги сжалось.
— Но я люблю Святослава и поэтому боюсь за него… Но впрочем, твой Святослав не мечтает осчастливить человечество, соединив обе религии — языческую и христианскую в одну, не считает себя верховным жрецом мировой религии.
— О нет! — Ольга заставила себя засмеяться. — Он вполне доволен Перуном, Хорсом, Макошью и Волосом.
— Да, княгиня, забыл тебе сказать, что любимым воспитателем у Юлиана был варвар Мардоний…
— Он был этруск, Порсенна? — засмеялась Ольга.
Старик улыбнулся:
— Говорят — славянин…
Глава 12
Тайны киевского двора
Теперь уже трудно вспомнить подробности, как именно узнала княгиня Ольга тайну, которую так долго от нее скрывали. А почему скрывали — она не знает и до сих пор.
Впрочем, теперь ей легче догадаться — ведь она же не торопится делиться и откровенничать со своей невесткой Маринкой. Напротив того, очень многое хотелось бы запечатать от нее в узкогорлый арабский кувшин, залить его воском и потопить в Почайне, там, где пристают ладьи, откуда слышится вечный шум толпы, крик стражников, холопов, разноголосая речь арабов, хазар, греков, ромеев, немцев, ляхов, булгар с Волги… Потопить там, где никто бы не нашел кувшина…
Ольга уже несколько лет была замужем за князем Игорем, но молодость давала о себе знать. И она любила бывать на берегу Почайны, когда там разгружались насады, ладьи, струги[142]… Яркость, разудалые крики. Молодые рабы, согнувшиеся почти вдвое под тяжелым грузом мешков…
И в Пскове и в Новгороде она привыкла к этому праздничному зрелищу: не только краски, гомон толпы, смех купцов, довольных, что добрались до пристани. Ведь путь долгий, опасностей на нем не счесть, и никто не знает, отправляясь в дорогу, окончится ли она благополучно. Радость переполняет всех, а ведь это и надо людям — радоваться, радоваться, радоваться… Хорошо все, что может обрадовать, и плохо то, что приносит горе…
Порсенна не перестает ей внушать, что старая религия предков, русальная, лучше учения Христа, мрачного, приближающего к смерти…
Но говорит Порсенна, осознавая бесполезность увещеваний, зная, что княгиня Ольга— христианка…
А тогда весь мир не был расколот для нее в чувстве и мыслях. Она верила, как верила княжеская семья — старая княгиня, супруга князя Олега, сам князь Олег, возлюбленный князь Игорь… и все те, кто ее окружал.
Ольгу смущало, что никто не рассказывал о князе Рюрике, имя его было окружено легендами, но не рассказами. Даже гусляры не пели о нем песен. А уж они?то под звуки своих гуслей яровчатых о ком только ни складывали песен!
Может быть, женское, тогда почти еще девичье любопытство заставляло ее постоянно расспрашивать о Рюрике князя Игоря.
