Он отговаривался, и она поняла, что князь не хочет говорить об этом, что?то скрывая от нее. И тогда княгиня Ольга вымолвила мужу:
— Я вижу, что ты мне не доверяешь, не хочешь сказать, молчишь, когда знаешь…
Князь Игорь взглянул на нее пытливо:
— Ты ведь давно поняла, почему я молчу. Зачем же хочешь взять силой то, что тебе не отдают по просьбе?
Щеки княгини Ольги покрылись краской. Князь бывал иногда слишком резок — не потому, что сердился на нее. Иначе он не мог: его природа — суровая бронза, а не глина, из которой можно вылепить все — от горшка до божка…
Девичьему сердцу по душе была сила, воинская отвага, но иногда так хотелось уткнуться в мягкий мех, ощутить ласковую руку на волосах.
Она опустила голову молча.
Бабка всегда ей говорила: «Если не знаешь как победить — лучше спрячь глубоко в колодец горла свой язык… Иначе он приведет тебя к еще горшему поражению…».
Бабкины поучения казались слишком мудреными и ненужными в жизни. Тогда все было просто и нечего было мудрить и выдумывать сложности. Хотелось ясности, простоты, венок васильков на голову, кусок ячменной лепешки и глиняный кувшинчик с козьим молоком, запотевший от прохлады погреба.
Какие поражения? Какие победы? Где они и зачем? Не нужно ничего, кроме янтарного ожерелья на шею, привезенного отцом.
Ах, как весело было кружить в хороводе у святилища Макоши, куда ночью следовало тайно принести вытканный тобою холст из нового льна или конопли! Макошины болота… Там полагалось холсты мочить… Макошь не любила нерадивых, нерях, болтушек–неумех… У святилища Макоши следовало долго молчать, и лишь потом, на рассвете, заводили хоровод…
Но вот в княжеской жизни, когда уже бабки давно нет в живых, ее слова, советы, присказки так неожиданно возникают — где? — в памяти? в сердце?
Издалека–издалека доносится ее голос, он будто стережет. От кого?
И опять — бабка: «Ты не смотри, что близкий или родной человек. Он будто родной, а может сожрать, как волк в лесу. Поэтому смотри внимательно — если увидишь у кого волчий желтый глаз — берегись! Пусть он хоть родной–переродной, а значит, уже в лесу через пень перекувырнулся — и волком стал. А в человека вернуться не смог. Эти особо опасны…».
Князь Игорь повернулся к ней и будто услышал, что делалось у нее в душе. Он подошел, взял ее косы в руку и поднял голову. Она улыбнулась сквозь слезы, и он поцеловал ее в глаза — сначала в один глаз, потом в другой.
«А душа?то у него нежная!» — с радостью разлилось внутри.
И все уже было забыто, все казалось радужным.
Но князь Игорь, играя ее длинными косами, связывая и развязывая их, сказал ей:
— Ты, конечно, права и умница, что спрашиваешь о князе Рюрике. Князь Олег, — Ольга отметила этот почти торжественный тон, — знает об этом и разрешил мне сказать тебе…
Княгиня широко открыла глаза: ей казалось, что ее любопытство пустое и праздное. А тут все так важно… Она удивилась, что ее вопросы князь Игорь мог сообщить как нечто существенное в жизни семьи и дома князю Олегу, которому никогда не докучали понапрасну…
— Князь Олег ценит не только твою красоту… — Князь Игорь остановился и улыбнулся ей своей редкой улыбкой. Она появлялась на его лице совсем нечасто, и тогда он становился только молодым и веселым, влюбленным, будто забывая о своем высоком жизненном предназначении: ведь именно он, князь Игорь, был наследником князя Олега, правителя русов…
Он вытянул косы Ольги во всю длину, поцеловал их кончики, завязанные жемчужной понизью, и заглянул ей в лицо. От огорчения не осталось и следа. Солнечный свет в горнице будто пел, она слышала перебор гуслей—нежный и мелодичный, а это звучала в ее душе радость…
Радость, радость, отпущенная людям богами взамен бессмертия. Да, люди смертны, всех ждет погребальный костер, но прежде него — непочатый край радости. Сначала всех сжигали, потом стали отправлять к подземному владыке Яме, который со временем стал всего лишь ямой, углублением в земле….
Погребальные костры, ямы, но до них удел человеческий — радоваться, ликовать, любить, водить хороводы в честь богов.
Княгиня Ольга и князь Игорь были молоды, и радость переполняла их. Они ощущали радость жизни как ликование мира вокруг себя, и их любовь друг к другу была залогом верности его устройства. Если есть такая любовь, значит, все верно…
Эта радость была тем удивительнее для Ольги, что она хорошо помнила свое несчастливое детство и тоску. Но после приезда в Киев все это осталось далеко, как будто летом вспоминаешь Световидские морозы, праздник в честь бога Коляды, снега, лед на реке, проруби, куда окунались колядовавшие и жрецы Коляды — колдуны.
Да, все это было, было, было, но осталось далеко позади. Теперь же цветут липы, луга полны цветов и жрецы бога Белеса — волхвы — принимают пожертвование Велесу — Волосу — медом…
На сухие травы льют мед и масло и поджигают их на каменном жертвеннике, который в Киеве зовут алатырем.
И только когда княгиня Ольга стала христианкой, она подумала, что, видимо, алатырь и алтарь в храме — одно…
Алатырь — алтарь — камень, видный с неба на земле. А если боги увидели камень, то и людей вокруг него, поняли, что люди эти пришли не землю пахать, не пожар тушить, они молятся, молят богов, чтобы им были посланы хорошие урожаи, благополучные дети, чтобы их молитвы вымолили милость богов — не болезни, не пожары, не войны…
Здоровье, процветание и благоденствие…
Радости, радости хотят все — от доброго дома, ладной семьи, тучного поля, проворных пчел, могучих коров, быстрых коней, кудрявых баранов и ласковых овечек…
А какая радость была, когда князь Игорь и княгиня Ольга поднялись по девяти ступеням на Золотое крыльцо венчания, стоявшее у княжеских палат. Не велика высота девяти ступенек, а наверху их — на площадке, меж двух столбов, покрытых крышей с золотым коньком и птицей Семаргл–Сирин с крыльями… — дух захватило, будто конь домчал их, а крылья Семаргл–Сирин уже подняли душу в небеса после смерти…
Кони мчат по земле, Семаргл–Сирин уносит душу в небеса после кончины земного счастья… Не зря не оставили веселые славяне себе подземного бога Яму. У многих народов мертвые уходят под землю, а у славян птицы уносят души в небеса, к богам.
— Беспечные мы народы! — потом говорил ей Порсенна, разумея этрусков и славян — русов…
Как легко и страшно было Ольге на Золотом крыльце, там стоял алатырь, тихо горели травы — тимьян, полынь, еще какие?то, названия которых она не знала. Хлопотали ладушки — жрицы богини Лада, и волховы богини Макоши принесли ее глиняное тело, обернутое льняными и конопляными полотнищами, мокрыми от воды, из ее болот. Его положили за Золотым крыльцом, и потом, когда повенчали их с князем Игорем, они обходили три раза богиню Макошь и кланялись ей, кланялись…
…Два столба: один дубовый, другой — из вербы. На дубовом — золотой конь, на столбе из вербы — золотая Семаргл–Сирин…
Ольга одета во все красное — чтобы злые духи не прицепились. На головах у нее и князя Игоря зеленые венки — из барвинка вечнозеленого, чтобы вечнозеленой была их любовь. В барвинок вплетены молодые побеги калины и веточки зеленого и лилового базилика, красные шерстяные нитки, любисток, колосья овса и пшеницы, даже зеленый лук прячут под базилик. Вплетены в венок и монеты… Забота о всей жизни…
У дубового столба стоит жрец Велеса — самого главного древнего бога славян, у столба из вербы — волхова богини Макоши. Когда бросили на алатырь последние пучки трав и поднесли огонь, принесенный из княжеских палат, то молодых стали обсыпать дубовыми листьями и хмелем. Хмель сыпала жрица Макоши — ведь это ее растение, хмель–хмелюшка, рос он, рос в диком поле, и никто про него ничего не ведал, пока
