Тайна 'Фламинго'

произнесла:

— Ты тоже сирота и должна понимать, каково ей теперь. Но она не приедет, если ты этого не захочешь, дорогая.

Видимо, Элис могла бы и поспорить с таким решением, если бы ей внезапно не открылась возможность убежать. Она не хотела встречаться с девушкой, на которой когда-то собирался жениться Иден, а значит, которую любил. Она не хотела также, чтобы Иден встретился с Викторией. Но если племянница Эм будет жить на Фламинго, тогда, пожалуй, она, Элис, сумеет уговорить Идена уехать из Кении и увезти ее домой в Англию. Тогда Эм не останется одна. С ней будет Виктория…

Элис посмотрела на букет белых роз в руках, уронила их на землю, устало присела на ствол лежавшего дерева и подумала с любовью и отчаянием о леди Эмили де Брет. Об Эмили и Идене. Нелегко будет сказать Эмили, что Элис больше не может выносить Кению. Эм была известна своим упрямством, нетерпимостью, вспыльчивостью, деловой смекалкой и проницательностью, железными нервами и не выносила присутствия дураков. Однако она терпела жену Идена, которая по всем этим меркам оказывалась дурой. Наоборот, Эм стала ей матерью, защищала ее, вдохновляла, вставала между нею и опасностью.

Сидя в сумерках на холме у Фламинго, Элис вспомнила первую встречу с бабушкой Идена и тот шок, который она при этом испытала. Идей упомянул между прочим, что его бабушка имеет склонность одеваться эксцентрично, но Элис совершенно не ожидала увидеть на ступенях террасы гротесковую фигуру, встречающую их, когда они приехали из аэропорта Найроби и машина остановилась возле громадного особняка на берегу озера Найваша.

С годами крепкая фигура Эмили увеличилась до невероятных размеров, но нисколько не уменьшилась ее антипатия к юбкам. Эм крайне редко и с большой неохотой надевала женскую одежду и обожала яркие, необычные расцветки. Оранжевые джинсы Эм и яркие блузки, которые зрительно увеличивали и без того впечатляющую фигуру до удручающих объемов, цветные шляпы с широкими полями, которые она носила обычно надвинутыми на затылок, — все это за тридцать с лишним лет так же примелькалось половине Кении, как бродящие стада зебр, скитающиеся, вымазанные охрой воины из племени мазаи или снега Килиманджаро. Но такая внешность ничуть не утешила Элис де Брет, молодую жену с трехнедельным стажем, прибывшую на Фламинго в полубессознательном состоянии после долгого перелета и приступов тошноты от качки, уставшую, пропыленную после поездки по не-асфальтированной дороге, новичка в чужой стране, раздираемой жестокостью и насилием, где даже женщины носили оружие и все мужчины боялись темноты, никогда не зная наверняка, что же принесет наступившая ночь.

Странно, что, вспоминая тот день, Элис теперь только начала понимать, что Эмили была единственным стабилизирующим фактором в течение всей ее последующей жизни. Она стала ей матерью и бабушкой, чего прежде девушка была лишена. А Иден не оправдал ее надежд. Но ведь нелегко быть Иденом, думала его жена. Быть настолько красивым, что женщины отчаянно влюблялись в него с первого взгляда, ведь и она сама не стала исключением. Теперь она замужем за Иденом уже пять лет, но и до сих пор не может смотреть на своего мужа без замирания сердца.

Она так сильно его любила, что если бы он любил Фламинго так же сильно, как любила Эм, Элис заставила бы себя остаться здесь навсегда: поборола бы свой страх, свою ненависть к этой земле, смирилась бы с плохим самочувствием, которое преследовало ее из-за постоянного ужаса и жаркого климата. Но она не верила, что корни Идена глубоко проникли в землю Кении или что эта страна значила для него столько же, сколько для Эм. А недавно Элис уверила себя, что Иден будет не менее счастлив и в Англии, имея собственный дом. Даже счастливее! Ведь он не перестал дуться на Эм за то, что она не его назначила новым управляющим на Фламинго, а Джилли.

— Но Фламинго перейдет к тебе в свое время, — объяснила она. — Тогда тебе понадобится управляющий, а лучше иметь опытного человека. В настоящее время от Джилли мало толку, но сейчас трудно найти хорошего управляющего, а он научится. Кроме того, ему ведь нужна работа.

— Не знал, что у нас здесь общество филантропов! — рассердился Иден. — Ты теряешь хватку, дорогая бабуля.

— А вот в этом ты не прав. Ты имеешь над человеком власть, если ему нужна работа. Только в этом случае. А я люблю, что бы все делалось по-моему.

Иден рассмеялся и поцеловал Эм.

— Ты не любишь, когда кто-нибудь обвиняет тебя в слабостях, правда? Ты дала работу Джилли, потому что он нуждается в деньгах — и тебе это известно — и, кроме того, он умеет отличать Баха от Брамса.

Эм скривилась в ответ, но не возразила.

Главным образом ради Эм, а не ради Идена Элис пыталась примириться с мыслью, что всю свою жизнь ей придется жить в Кении, и хотя она была уверена, что смогла бы компенсировать Идену потерю Фламинго, она знала, что никогда не сможет компенсировать Эмили утрату Идена. Но теперь она дошла до предела. И не Виктория оказалась последней каплей, а события, происходившие в доме в течение последних недель, ситуация, которую Иден однажды назвал «это глупое дело».

— Не глупое, — впервые в мягком голосе Элис послышалась истерика. — Это ужасно! Неужели ты не понимаешь? Все эти вещи, которые разбиты или испорчены, — они ведь были особенно дороги, они незаменимы. Словно кто-то, кто хорошо знает Эм и хочет обидеть ее особенно больно, знает, какие вещи надо выбрать для этой цели. Этот «кто-то» ужасно злой.

Иден резко ответил:

— Глупости! Нечего впадать в истерику, Элис. Поверь мне, дорогая, выяснится, что это какой-нибудь глупый кикую, который считает себя обиженным или думает, что на него навели порчу. Ты не должна терять голову. В конце концов, даже если эти вещи незаменимы — это только вещи.

Но два дня спустя это были уже не вещи. Убили собаку Симбу.

Элис и не подозревала, что Эмили умеет плакать, и вид ее красных распухших глаз был почти настолько же шокирующим, как и факт обнаружения остывшего тела собаки на сломанных кустах герани под верандой. Она испытывала страх и прежде, но никогда до такой степени. Целенаправленное уничтожение наиболее любимых безделушек, принадлежавших Эм, само по себе было ужасным событием. Но то, что отравили ее любимую собаку, говорило о хладнокровном преступном замысле, более глубоком, нежели обычная злоба.

Джилли прав, подумала Элис, похолодев от предчувствия. Вещи — это только начало. Симба — новый этап. Предположим, что теперь примутся за людей. За тех, кто дорог Эмили. Иден! Нам надо уезжать. Мы должны уехать. Пока еще есть время…

Это был особенно тягостный день для Элис. Иден уехал в Найроби и не вернется раньше ночи, а Эмили явно нервничала и дергалась целый день. Видимо, утром из-за пустяков она поссорилась с Мабел Брэндон и выразила недовольство, когда днем к ним пришел Кен и его пригласили на чай.

Элис тоже не испытывала удовольствия от общества Кена. Ее утомляла юношеская настойчивая влюбленность Кена Брэндона. Только накануне она сурово отчитала его по этому поводу, что ему весьма не понравилось. Он закончил разговор тем, что угрожал застрелиться, — впрочем, не в первый раз, — тогда терпение Элис иссякло, и она ядовито заметила, что это будет небольшая потеря. Она надеялась, что это положит конец его увлечению, но Кен вновь пришел в полдень, с явным намерением извиниться за свое драматическое поведение накануне. Эмили спасла ее от очередной сцены с Кеном: она усиленно угощала его чаем, а потом сразу же отправилась на охоту, взяв с собой Элис.

Элис никогда не ездила на охоту по собственному желанию, но в этот раз она с радостью приняла приглашение. Они взяли с собой Камау, мальчика-слугу, и поехали в «лендровере» подстрелить антилопу на корм собакам. Эм подстрелила две антилопы, помогла Камау забросить туши на заднее сиденье машины, где они и лежали в луже крови. Руки Эм были в крови, и на одежде появились ужасные бурые пятна, при виде которых Элис вздрагивала от отвращения. Охота — одна из многих реалий, к которым никак не могла привыкнуть Элис, живя в Кении. Ее шокировало будничное отношение большинства женщин к оружию, к виду и запаху крови.

У меня нет мужества, устало думала Элис, наблюдая надвигающиеся сумерки. Может быть, оно когда-то и было, но сейчас иссякло. Если бы я могла уехать… Если бы только не надо было возвращаться в