— Не трожь! — пробормотала она с набитым ртом, когда Хелен стала сдирать с шоколадок обертки и заглатывать их практически целиком. — Свои купи, Хелен!
— Дай мне только парочку «Баунти», и я больше не буду ничего трогать, — сказала Хелен.
Естественно, врала.
Но Анна покорно кивнула головой. Бедная Анна.
Остаток вечера я провалялась на кровати Хелен, объедаясь шоколадом, вполуха прислушиваясь к перепалке между Хелен и Анной и ожидая звонка от Адама.
Как вы уже догадались, он не позвонил.
«Это ничего, — уговаривала я себя, — ведь он не обещал звонить. Он обязательно позвонит завтра. И уж точно в ближайшие несколько дней, — уговаривала я себя. — Ведь ясно, что ты ему нравишься!»
Но, несмотря на всю свою браваду, я знала, что он не позвонит.
Не понимаю откуда, но знала. Очевидно, моя способность предвидеть несчастья слегка обострилась после бегства Джеймса.
Опыт — великое дело!
19
На следующее утро наш дом напоминал Центральный вокзал.
Хелен отправлялась на два дня вместе с другими студентами в Белфаст и определенно полагала, что сборы не только следует оставлять на последнюю минуту, но что в это мероприятие следует вовлекать все семейство.
В это утро меня разбудил не плач Кейт, а осторожные шаги около моей постели.
Кто-то пробрался в мою комнату с дурными намерениями.
Я села в постели.
— Кто это? — спросила я, зевая.
Оказалось — Хелен.
Я сама должна была догадаться.
Она кралась к двери с охапкой моей одежды.
— Ох, Клэр! — воскликнула она, испуганно вздрогнув и уронив мои новые сапоги на пол. — Я думала, ты спишь.
— Как видишь, нет, — сухо заявила я. — Положи все обратно.
— Жадина, — пробормотала Хелен, швыряя охапку одежды на пол. Моим тряпкам явно предстояло путешествие в Белфаст.
Я слышала, как она спустилась на кухню, откуда сразу же послышались крики. Что с ней такое? Куда бы ни пошла, везде ругается.
Проснулась Кейт. Лежала и смотрела в потолок.
— Почему ты не плачешь, детка? — мягко спросила я. — Почему ты не разбудила меня и не предупредила, что плохая тетка Хелен ворует мои одежки?
Я взяла дочку и положила рядом с собой в постель, прижав ее теплое маленькое тельце к груди. Мы немного полежали, подремали, послушали крики, доносящиеся из кухни. «Надо встать, — подумала я. — Кто знает, вдруг Хелен упомянет Адама до отъезда».
Но тут Кейт начала требовать, чтобы ее накормили, так что я вылезла из постели и оделась, едва не споткнувшись о валяющиеся на полу вещи. Потом мы вместе с Кейт спустились вниз.
Там продолжался спор.
Анна, мама и Хелен сидели за столом, заваленным мусором, оставшимся после завтрака, — пакетами из-под каши, чайными пакетиками, пакетами из-под молока и грязной посудой.
Мама с Хелен громко спорили. Анна туманно улыбалась и крутила в руках неизвестно откуда взявшуюся незабудку.
— Понятия не имею, где зеленый шарф и перчатки! — горячо утверждала мама.
— Но я же оставила их на холодильнике, — возражала Хелен. — Что ты с ними сделала?
— Ну. если бы ты не клала их на холодильник, а положила туда, где им место, сейчас бы ты знала, где их найти, — отвечала мама.
— Холодильник — как раз самое подходящее место, — заявила Хелен. — Я туда всегда все кладу.
— С добрым утром, — приветливо поздоровалась я.
Они меня полностью проигнорировали.
По непонятной причине дверь во двор была распахнута, и оттуда дул настоящий сибирский ветер. Дичь какая-то. Ведь в доме маленький ребенок. Да мы все простудимся и умрем!
Я быстро прошла к двери и, держа Кейт одной рукой, другой исхитрилась закрыть и запереть дверь.
— Зря ты это сделала, — мрачно заметила Анна.
Я удивленно взглянула на нее и решила вывести из транса (слишком рано даже для Анны).
— Почему? — спокойно спросила я. — Или Богородица накажет меня за то, что я закрыла ей доступ в нашу кухню?
— Нет, — ответила Анна, глядя на меня так, будто я совсем свихнулась.
Тут за дверью послышалась какая-то возня и бормотание: кто-то пришел в раздражение, обнаружив дверь закрытой.
Замечательный язык для Богородицы, доложу я вам!
Анна вздохнула, встала и открыла дверь.
В дверях стоял отец, которого почти не было видно из-за огромной охапки выстиранного белья.
— Кто закрыл эту проклятую дверь? — прокричал он сквозь груду джинсов и свитеров. — А, это твоих рук дело! — прошипел он, обращаясь к бедняжке Анне, которая стояла, положив руку на дверную ручку.
— Нет, папа, это я закрыла, — поспешно вмешалась я, а то нижняя губа Анны уже начала дрожать и она была готова расплакаться. — Нам было холодно, — попыталась я объяснить, когда отец направил на меня свой гневный взгляд. — Не потому, что я хотела оставить тебя снаружи.
Господи, что за компания невротиков! В сравнении с остальными членами моей семьи я была просто образцом нормальной женщины.
— Ясно, — сказал папа и швырнул охапку белья на стол, не обратив внимания на грязь и мусор. — Что из этого тебе нужно?
— Ох, Хелен, почему ты такая вредная? — вздохнула мама. — У тебя полная комната одежды, но тебе требуется именно та вещь, которая либо стирается, либо сушится.
Хелен по-кошачьи улыбнулась. Ей нравилось, когда говорили, что она вредная. Тогда она чувствовала свою власть.
Выбрав из кучи одежды на столе несколько предметов, она протянула их отцу.
— И что мне с ними прикажешь делать? — изумленно спросил он.
— Но их надо погладить! — не менее изумленно сказала Хелен.
— Погладить? — удивился отец. — Кто же, по-твоему, их должен гладить? Я?
— Ты ведь не собираешься послать меня в Белфаст в мятых шмотках? — возмущенно спросила Хелен. — Я не могу ходить по Белфасту и выглядеть как бомжиха. Они решат, что все католики неряхи и грязнули.
— Правильно, так оно и есть! — закричал папа, выставив вперед руки, словно защищаясь от ее страстного воззвания.
Бедняга! У него не было ни малейшего шанса.
Все понемногу успокоились, начали жевать тосты, запивая их кофе, и беседовать — хотя назвать
