– Неужели? И когда же это стало известно?
– Я навел кое-какие справки. Удалось выяснить, что Генри Джордж Дайкстон умер двадцатого октября 1968 года.
– Вы в этом абсолютно уверены, Хорейс?
– Я видел свидетельство о смерти. Дайкстон умер на юге Франции, в Сен-Максиме. Он не оставил завещания, равно как и имущества.
– Не оставил имущества?! Ему же платили по пятьдесят тысяч в год!
– Я хочу сказать, Лоренс, он не оставил имущества во Франции или Англии. Во всяком случае, никаких следов обнаружить не удалось.
– Что еще нам известно?
Мэлори внимательно разглядывал начищенный носок своего ботинка.
– Я тут обзавелся одним придворным историком. Вот что он мне рассказал, Лоренс. Судя по всему, в самом начале первой мировой войны царь переправил из России за границу огромные денежные средства. В основном это были его личные капиталы, а напомню вам, что Николай Романов был самым богатым человеком своего времени на планете.
– Я вас умоляю, Хорейс, только не рассказывайте мне про романовские миллионы, разбросанные по всей Европе и Америке! Не будете же вы кормить меня этими старыми баснями?
– Баснями кормить не буду. Однако я накормлю вас, воспользовавшись вашим же выражением, отчетом профессора Бернара Паре премьер-министру Ллойд-Джорджу. Отчет процитирован в мемуарах Ллойд-Джорджа. Речь идет об отношениях между Британией и Россией, точнее, о кризисе в союзнических отношениях, возникшем, когда концерн «Викерс, Максим и К°» не сумел выполнить обязательства по поставкам оружия.
– Кто такой Бернар Паре?
– Ученый с амбициями политика. Ллойд-Джордж отправил его с миссией в Россию. Вы знаете, кто представлял тогда «Викерс, Максим и К°»?
– Неужели Захаров?
– Именно он.
Пилгрим устало потер лоб.
– О'кей, я, кажется, понимаю. Вы думаете, что Захаров надул царя.
– А почему бы и нет? Точно так же он надул тысячи людей, многие из которых были куда практичнее Николая Романова.
– При чем же тут Дайкстон? Вы в этом уже разобрались?
– Меня беспокоят две вещи, – мягко сказал Мэлори. – Во-первых, некий документ, бумага сэра Бэзила. Действительно ли подписал его царь? А если подписал, то что это была за бумага?
– А вторая вещь?
– Еще серьезнее. Лоренс, вот вы только что перечислили всех, с кем встречался Дайкстон. Однако кое-кого вы все-таки забыли.
– И кого же?
Мэлори слегка улыбнулся.
– Все мы люди, в том числе и Дайкстон. Он пишет, что встречал в своей жизни людей высоких и людей низких. Скажите мне, Лоренс, кто, по-вашему, произвел на Дайкстона самое большое впечатление?
Пилгрим задумался.
– Вы имеете в виду ту девчонку, великую княжну?
– Мэри. Она произвела на него огромное впечатление. Наш Дайкстон был буквально сражен. Они разговаривали всего час, и он запомнил ее на всю жизнь. Что же произошло потом?
– Я не понимаю, к чему вы клоните.
– Не понимаете? Девушку убили, – сухо заметил Мэлори. – Поэтому я считаю, что нам совершенно необходимо разыскать картину, о которой упоминает Дайкстон. Вы со мной согласны?
На сей раз инструкции Дайкстона были изложены от руки: 'Вам надлежит смотреть в оба и не пропустить одно имя. Очень скоро оно появится в каталоге одной из ведущих компаний по торговле произведениями искусства – «Кристи», «Сотби» или, возможно, «Филипс».
Имя художника Мэллард. Боюсь, вам придется купить картину, ибо рукопись спрятана в раме'.
– Большое спасибо, что это не Рембрандт, – горько вздохнул Пилгрим. – Имя художника вам знакомо, Хорейс?
– Вроде бы нет. По-моему, «мэллард» – это какая-то порода уток. И если я не ошибаюсь, так называлась модель паровоза.
– Боюсь, нам придется побегать за этим паровозом.
– Надеюсь, что нет.
Мэлори отправился в свой кабинет и заглянул в «Оксфордский энциклопедический словарь». Словарь подтвердил, что «мэллард» – это порода уток. Кроме того, так называется фестиваль, который ежегодно 14 января отмечают в колледже «Всех душ» в Оксфорде. Художник с таким именем в словаре не значился.
Тогда Мэлори послал за Фергюсом Хантли.
– Хантли, меня интересует один художник. Его звали Мэллард. Выясните про него все, что удастся. Да, и еще свяжитесь с устроителями аукционов фирм «Кристи», «Сотби» и «Филипс». Мне нужны их каталоги.
Хантли кивнул:
– А вам что-нибудь известно об этом художнике?
– Ничего, – сухо ответил Мэлори. – Может быть, это и не художник вовсе. Кто знает, вдруг это название картины.
– Там что, утка изображена?
– А почему бы и нет! Был такой художник Питер Скотт. Он только и делал, что уток писал.
– Вы совершенно правы, сэр Хорейс.
Хантли отправился на Сент-Джеймс-сквер, в Лондонскую городскую библиотеку. Однако, сколько он ни рылся в альбомах, художника по имени Мэллард обнаружить ему не удалось. В каталогах никаких картин, изображавших диких уток, которые выставлялись бы в скором времени на продажу, тоже не было.
Хантли доложил о неудаче сэру Хорейсу Мэлори.
– Никаких следов, увы.
– Вот как? – задумчиво пробормотал Мэлори. Перед ним стоял почти опустевший стакан имбирного виски. – У меня есть знакомые в мире искусства?
– Ну, я не знаю. У вас столько знакомых. Как знать, среди них вполне могут оказаться и люди, принадлежащие...
Хантли споткнулся на полуслове и замолчал. Почему-то общество Мэлори всегда вызывало у него настоящий словесный понос.
– Ах да, я же знаю одного историка искусства. Вы тоже знаете этого субъекта. Малосимпатичный тип. Предатель, да еще и педераст. Ну и сочетание!
– Ах, вы имеете в виду
Мэлори улыбнулся и сел рядом с
