— Че сразу мамка? У нас не мамка, у нас папка. Вон он, — указывала девчонка на бритого парня с фиксой, который тусовался возле перрона.
— А он куда смотрит?
— А он за всем вокзалом смотрит. У него таких как я еще с десяток. А еще щипачи, кидалы и менты. Так что шел бы ты, дядя, лесом, а то щас позову, все сбегутся.
«Зови!» — уже было готово слететь с языка, но Деснин сдержал порыв. «Я смирился, смирился, смирился!» — прошипел он сквозь зубы и впечатал кулаком в стену, словно поставил точку. Малолетняя проститутка посмотрела на него как на сумасшедшего и выскочила из туалета.
В задумчивости Деснин не заметил, как вышел за пределы вокзала и вновь влился в толпу. Шум, гул. Бурная людская река подхватила его и понесла в своем потоке. И вроде бы люди были повсюду, но он их не чувствовал, не ощущал. Пустыня равнодушия. Хмурые, угрюмые лица без улыбок. Нет, новая Москва положительно не нравилась Деснину. Он чувствовал себя здесь чужим. Но до поезда по-прежнему оставалось более двух часов, и их надо было как-то убить.
В конце концов, Деснин решил съездить на Красную площадь, в надежде, что хоть там все осталось по-прежнему.
На автобусе по старой привычке он проехал зайцем. Лишь сойдя на нужной остановке, заметил, что пассажиры выкидывают кто в урну, а кто просто на землю какие-то необычные, яркие проездные талончики. Он специально остановился, чтобы рассмотреть один из них. На талончике, втоптанном чьей-то ногой в грязь, было изображение храма. Прямо на крестах и куполах компостер оставил рваные раны.
— Вон он, храм-то, — послышался рядом голос прохожего, — ишь, какой отгрохали.
— Да такой и был, — возражал другой, — По старым чертежам делали.
— Да, а сколько денег втюхали. Лучше бы вон, нищету поубирали.
Деснин оторвал взгляд от талончика и посмотрел в ту сторону, куда смотрели эти двое. Громада нового храма ракетой вонзалась в небо и там, в вышине, сверкали на солнце золотом купола и кресты. Казалось бы, все в этом архитектурном сооружении было устремлено ввысь, но одно поразило Деснина: храм построили не на возвышенности, как это полагается, а напротив — в какой-то низине, от чего создавалось впечатление, будто храм вздымается к небу прямо из-под земли. К тому же купола закрывали солнце, и вся восточная часть храма была погружена во мрак. Спустившись по лестнице, которую он обнаружил неподалеку от остановки, Деснин решил поближе рассмотреть храм. Было время вечерни, и к церкви подтягивался народ. К моменту открытия собралась порядочная толпа. Деснин смотрел на пришедших и дивился — сколько людей вновь обрело веру после десятков лет запрета на нее. Кроме дремучих бабок были здесь и весьма цивильные с виду люди, даже молодежь и дети. Правда вскоре благостность обстановки несколько разрушил следующий разговор.
— Во фигня, говорят, с бутербродами не пускают. А я шаурму купил, — пихал мужик в дурацкой шляпе и нелепых шлепанцах на босу ногу замасленный сверток спутнице. — Светлан, подержи маленько. Я щас — загляну и обратно.
Светлана не слышала. Она увлеченно жевала Орбит и тараторила по мобильнику:
— Че? Не, Оксан, по магазинам еще не прошвырнулись. Тут все в какой-то новый храм рванули. Че? Да не, не молиться, че я дура что ли? Ну так, заценить. А то всю жизнь токо на рынок и обратно. А баулы Пашка на вокзале сторожит. Че, какая галантерея? Третьяковская? Не, туда не пойдем, я этот хоккей не люблю.
Но вот храм открыли. Общий поток увлек Деснина внутрь. Едва войдя, он тут же почувствовал себя мелкой сошкой, муравьем под гнетущей громадой церковных сводов.
Тем временем призывом «Миром Господу помолимся» началась служба. Деснин попытался сосредоточиться и также начать молиться, но этому мешала сырость и пронизывающий холод храма. Тогда Деснин стал приглядываться к присутствующим и с сожалением для себя отметил, что лишь немногие из них пришли для молитвы. Остальные представляли собой толпу праздных гуляк, желавших увидеть неоднократно описанное в газетах богатое внутреннее убранство храма. Они бродили, заглядывая во все закоулки, пялились на иконы и фрески и почти не обращали внимания на службу, лишь изредка бессмысленно крестясь. Наконец, Деснин перевел взгляд на священника. Это был довольно упитанный, массивный даже человек в дорогой, шитой золотом ризе, из-под которой, Деснин обратил на это внимание, выглядывали носки самых что ни есть супермодных туфель, как бы наглядно демонстрируя, что и святому отцу ничто человеческое не чуждо. Вдруг где-то рядом раздался телефонный звонок. Деснин повернул голову. Прислонившись к колонне, стоял коротко остриженный крепкий мужчина, по виду — типичный «браток» и о чем-то многозначительно говорил по мобильнику. «Должно быть с Богом, — усмехнулся про себя Деснин, — по прямой линии общается, за особую плату, разумеется».
— Долго тут будут? — толкала в бок баба в шортах подругу. — Сцать хочу.
— Терпи, мы еще в гранатной палате не были, — отвечала ей спутница, коверкая название зала. — Там, говорят, поприкольней, побрякушки золотые всякие. А тут скукота.
Все это уже начинало раздражать Деснина. Совсем не то он ожидал увидеть в храме. Тем не менее он выстоял службу, которая показалась ему очень урезанной. Под конец в очереди желающих попасть под благословение священника началась типичная базарная склока. Две немолодые уже тетки воинственно обменивались репликами типа: я первая, а вас тут не стояло.
— Вам батюшка только что Евангелие читал, мол, возлюби ближнего, а вы… — попытался кто-то увещевать бабок.
— Так то Евангелие, а то жисть, — безапелляционно ответили ему.
Понаблюдав за этим неприятным зрелищем, Деснин резко развернулся и вышел вон из храма.
— Подайте, Христа ради, — послышался на паперти плачевный голос нищей с ребенком. Однако никто из шедших со службы не обращал внимания на этот призыв. Деснин пошарил по карманам и высыпал всю мелочь в жестянку нищей.
— Сохрани тебя Бог! — услышал он в ответ.
Вечерело. Час пик. Время отправления поезда близилось. Деснин стоял на ближайшей остановке и, покуривая, ждал автобуса. Рядом стояли еще человек шесть-семь и среди них пацан лет одиннадцати, бледный, с трясущимися руками. Казалось, он с трудом сдерживает себя от чего-то. Но вот не вытерпел, достал из куртки шприц с какой-то мутью, снял с иголки колпачок, задрал рукав и на глазах у всех стал искать вену, которая еще не повяла. Все отвернулись, все, кроме Деснина.
— Эй, ты, малой. Ты че делаешь-то? А ну дай баян! — Деснин отобрал у пацана шприц и бросил его под колеса проезжавшей машины. Пацан посмотрел волком и куда-то юркнул. Спустя пару минут он возвращался в сопровождении бритоголового жлоба, которому указывал пальцем на обидчика. «Вот, черт, прости Господи, вечно я во что-то влипну», — думал Деснин, пока к нему подходил жлоб.
— Ты кто такой, в натуре, а? — начал тот сходу. — Че детей обижаешь? Щас его колбасить начнет, кто за дозу платить будет, ты?
— Он же мелкий совсем, — начал было Деснин.
— А мне чего? — оборвал его бритый. — У меня товар, у его папы бабки, а все остальное меня не колышет.
— Не по-божески это как-то, — вырвалось у Деснина, хотя сказать он собирался нечто иное.
— Чего?! — жлоб был явно изумлен. — Ты че, в натуре, с дуба рухнул? Не лезь не в свое дело, понял. Бабки гони, друг детей, блин. А то…
— А то что?
Вместо ответа Деснин получил приличный удар в челюсть. На мгновение он задержался, посасывая разбитую губу, словно пробуя кровь на вкус, а затем что-то рыкнуло в мозгу, и Деснин одним ударом свалил нападавшего. Тот, правда, все же успел отмахнуться и подсветил противнику небольшой фингал на левый глаз. Деснин уже хотел добить поверженного ногой, но с силой поставил ее на место. Лицо его слегка покраснело, и на правой щеке проступила белая рваная полоска старого шрама. Как раз подошел автобус, и Деснин заскочил в него, с удивлением отметив, что и на эту потасовку никто из прохожих не обратил никакого внимания, вернее, остановились, поглазели немного, отметили хороший удар и спокойненько пошли дальше. «Может, все правильно, все так и должно быть? — думал Деснин, прокручивая события дня. — Наркоманы, проститутки, нищие… И раньше все это было, но не так нагло, словно напоказ. Или я просто не въезжаю? Но ничего, батюшка все объяснит, утвердит, наставит, и все будет в ажуре».
