— Да так, сколько-то, — неохотно произнесла Юлька куда-то в сторону. — Да какие тут мужики — пьянь одна, ничего не могут.
Деснин подсел к ней поближе и, сделав загадочное лицо, почти на самое ухо прошептал:
— Между прочим, уж я-то тебе точно не изменял. И знаешь почему?
— Почему? — тоже прошептала Юлька, готовясь услышать нечто романтичное.
— Да потому что на зоне баб нету! — загоготал Деснин.
— Гад, ты, Деснин, — обиделась Юлька, отталкивая того от себя.
— Да ладно тебе, Юль. Ты чего — шуток не понимаешь? — проворковал Деснин, насильно привлекая подругу к себе.
— Это ж прелюбодеяние, грех, по-твоему, — вяло сопротивлялась Юлька.
— Не, это только аванец. А потом, может, я на тебе женюсь.
— На мне? — совсем растерялась Юлька.
— А почему бы и нет. Новую жизнь надо с чего-то начинать.
— Ну ты даешь. И цветы, и замуж, и…
Больше Юлька не сопротивлялась вовсе.
На рассвете, едва открыв глаза, Деснин, словно ужаленный, вскочил с постели. Ему потребовалась целая минута, чтобы понять, что всё это действительно не сон. Семь лет не лежать на нормальной кровати, семь лет не спать с бабой, семь лет ни есть, ни пить по-человечески. И вот оно теперь — всё есть. И запах, запах женского тела вперемежку с духами. «А много ли человеку надо? «- подумал он, вновь залезая в тёплую постель к Юльке.
Первый сон на воле четко врезался в память. Он еще просто мальчик Коля. Старшие пацаны решили проучить его за какой-то проступок, а заодно заставить зареветь, ведь за все время пребывания в детдоме он не проронил ни единой слезы. Поймали его собачонку, привязали к столбу и нещадно били ногами, тыкали палками. Сначала Белка старалась увернуться, визжала и дергалась от каждого удара. Но потом, обессилев, легла на землю, вытянув морду вперед. Она смотрела на Деснина и умоляла взглядом: «Спаси!». Из глаз ее катились слезы. «Ну реви же, реви! — кричал Дюсик, заводила компашки, размазывая собственные слезы по щекам, ему самому было жалко собаку. — Реви!!!» Но Деснин лишь в очередной раз попытался вырваться из цепких рук пацанов. Не просил, не умолял и не ревел, хоть и было ему неимоверно жалко Белку…
На этом месте Деснин проснулся. Что-то холодное скользнуло подмышку. Он протянул руку — это был крестик.
— Ты куда это в такую рань намылился? — удивилась Юлька, когда открыла глаза и увидела, что Деснин одевается.
— Надо мне, Юль, — как-то неуверенно отозвался тот.
— Опохмелиться что ль? — догадалась Юлька. — Так я ж вчера заныкала грамм двести. Вон там, за холодильником.
— Да не хочу я опохмеляться, — отмахнулся Деснин. — Съездить мне надо. Буквально на денёк.
— Куда?! В Москву? Опять к этим своим корешам, уркам недобитым?
— Да нет. Сказал же — завязал я. Значит: завязал. И смирился.
— Ага, — пробормотала Юлька под нос, — Ничего себе смирение — не успел на волю выйти — уже глаз подбитый… А-а, — Юлька повысила тон, — ты к своему попу, да? Чёрт бы его побрал! Ты ж ведь из-за него сел, сам сел. И чего он тебе только наговорил? Чем мозги до такой степени запудрил?! Чем…
— Юля! — в глазах Деснина мелькнула злость.
— Чего: Юля, Юля. Я уж двадцать пять лет Юля! — Юлька демонстративно отвернулась.
— Юль, — Деснин положил руку на плечо подруги, — надо мне съездить. Понимаешь — надо. Полагается так. Благословение получить. На новую жизнь. Да еще договориться насчет венчания. По- божески теперь жить будем.
Но даже слово «венчание» не произвело впечатления.
— Не езди туда, Коля, не езди! — вцепилась Юлька в плечо Деснина.
— Да почему ж не ездить-то?
— Интуиция у меня. Не езди! А?
— Да какая, к черту интуиция? Чего там со мной случиться-то может?
— Случится… Не езди, Коль. Зачем тебе?
— Слушай, отстань со своей дурацкой интуицией, — раздражённо произнёс Деснин, отрывая от себя Юлькины руки. — Сказал съезжу — значит съезжу. Хм! «Интуиция», тоже мне!.. Ну ладно, Юль, — смягчился он, — Ну не реви ты. Я туда и обратно, ладно?
Спустя час Деснин уже сидел в купе плацкартного вагона. На одной из станций подсел и расположился напротив попутчик с довольно необычной внешностью. Длинные черные волосы, далеко выдающийся вперед подбородок, большой «орлиный» нос, узкие, почти бескровные губы. Одет во все черное, но более всего поражали его темные, пронзительные глаза. При желании на бледном лице этого странного субъекта можно было различить узкий шрам, идущий почти через всю левую щеку.
Попутчик не отрываясь смотрел на Деснина исподлобья, словно стараясь проникнуть в самую глубину души его. Деснин делал вид, что не обращает внимания на этот упорный взгляд, но вскоре не выдержал:
— Что это вы меня так рассматриваете, словно в душу влезть хотите?
— В душу? — встрепенулся попутчик. — Гуф — зал душ — давно уже пуст. Вот я и смотрю на людей. И не вижу.
— Чего же? — изумился Деснин.
— Людей не вижу, — отвечал попутчик. — Души в них нет. Давно уже рождаются люди без душ, а иные давно уже заживо умерли, живые мертвецы. Душевная энтропия уже наступила, не за горами и вселенская. Пророчество сбывается. «Я не нашел никого из них жаждущим, и душа моя опечалилась. Ибо они слепы в сердце своем и они не видят, что они приходят в мир пустыми; они ищут снова уйти из мира пустыми».
— Вы это о чем? — во второй раз изумился Деснин.
— Да так, — задумчиво произнес попутчик, явно не желая продолжать разговор ввиду его бесполезности. Тем не менее Деснин спросил:
— А разве можно разглядеть душу?
Попутчик еще раз внимательно посмотрел на Деснина и ответил:
— Можно. Только это не аура, о которой сейчас столько говорят, а нечто иное. Аура есть у всех, а вот душа — нет. Но в тебе я кое-что разглядел.
— Ну и ладно, — вполне дружелюбно произнес Деснин, выставляя на столик четверку и выкладывая несколько карамелин. — Не пьянства ради, веселия для. По пять капель. Радость у меня сегодня большая.
Попутчик не успел отказаться, так как Деснин в одно мгновение разлил водку по одноразовым стаканчикам.
— Ну, давайте, — торопил он.
Попутчик с явным омерзением взял свой стаканчик в руку и, лишь немного пригубив, вновь поставил его на столик. Деснин же выпил все до дна и закусил карамелькой.
— Хм, интересно, — произнес он, — у вас шрам на левой щеке, а у меня на правой, — Деснин провел рукой по небольшому корявому шраму. — Только у меня рваный от осколка, а у вас ровный. От ножа?
— От шпаги, — нехотя ответил незнакомец.
Деснин хотел поинтересоваться где же это до сих пор дерутся на настоящих шпагах, но понял, что лучше не лезть с расспросами. Наступило неловкое молчание. Было душно. Деснин расстегнул ворот рубахи, задев при этом крестик, который вывалился наружу.
— Вот, вижу, крест носишь… Может, и в Бога веруешь? — наконец нарушил молчание попутчик.
— Верую, — бодро ответил Деснин, — Вот и сейчас к священнику одному под благословение да причастие еду.
— Ха! — усмехнулся попутчик. — Христианство — штука хорошая. Да только оно для людей. А
