Макслотер пытался что-то ответить на критическую речь, но его слова затерялись в раскатах дьявольского голоса:
— Пойми: я твой первый союзник в подобных делишках, — хозяин ада говорил уже более спокойно, — но надо же знать, как их обделывать. Я был счастлив, когда эти вшивые иммигранты стали всего бояться. Они не высказывали свои мысли вслух — хорошо! Они выходили из клубов и ассоциаций — отлично! Потом они взялись строчить доносы на своих лучших друзей — ве-ли-ко-леп-но! Но тебе-то следовало знать, когда остановиться. А ты закусил удила и продолжал посылать в мои владения бесконечные вереницы потенциальных смутьянов. И ты видишь, к чему это привело?
А что будет дальше? — Голос дьявола вновь обрел неимоверную силу. — Революция в аду?! Ну, попадись ты в мои руки! Знай, что я зарезервировал за тобой самый чадный костер и самую раскаленную сковороду!..
Макслотеру надоело выслушивать жалобные причитания и бессмысленные угрозы дьявола. Он повернулся и, не простившись, вошел в главные ворота. Дьявол продолжал что-то кричать ему в спину, но директор департамента расследований уже не слушал. Он не собирался на экскурсию в ад, и встреча с обладателем зычного баса ему, конечно, не угрожала.
У него были совсем иные планы. Непреоборимые приступы честолюбия не давали ему покоя. Он все чаще задумывался о, казалось бы, невозможном…
Почему невозможном? Разве безобразия, творившиеся в раю, не свидетельствовали о коренных пороках, поразивших здешний образ жизни? А кто за это должен держать ответ? Кто довел рай, как говорится, до ручки? Кто корчит из себя хозяина, не имея на то ни малейшего морального права?..
Разговор с дьяволом окончательно убедил Макслотера в необходимости действовать, при этом — безотлагательно. После следующего заседания постоянной комиссии по делам иммигрантов этот нахальный дьявол уже не сможет разговаривать с ним таким возмутительным тоном. Ему придется мелким бесом увиваться вокруг Макслотера. Хе-хе…
Счастливый Генри улыбнулся, но тут же согнал со своего лица всякие признаки благодушия и самоуспокоенности и подозвал Тьера, старавшегося держаться от него на почтительном расстоянии. Еще никогда не приходилось Тьеру выслушивать столь резкие слова в свой адрес. Француз обвинялся в установлении противозаконных связей с руководством вражеской державы. Макслотер не просто отчитывал его, он пригрозил немедленным выводом из постоянной комиссии и высылкой в ад, где ему предстояла теплая встреча с бывшими жителями рая.
Но Тьер может искупить свою тяжкую вину. Для этого ему надо заполнить и отослать повестку с вызовом в комиссию еще одному подследственному. Только одному. Последнему. И до смерти запуганный француз согласился на то, о чем ему было страшно даже подумать. Последняя повестка начала свой путь к высочайшему адресату.
26
НЕЛЕГКО БЫЛО ТЬЕРУ идти на это заседание комиссии. И все же как-то так случилось, что он пришел раньше всех и теперь сидел хмурый, молчаливый. Попытки расшевелить его ни к чему не привели. Он не отвечал на шутки и пугливо посматривал на дверь, откуда должен был появиться Макслотер.
Шеф райских расследователей служил образцом пунктуальности, по нему можно было проверять солнечные часы. Но сегодня он заявился за четверть часа до начала заседания, чем немало удивил и Торквемаду, и Носке, но не Тьера. Ни на кого не глядя и обращаясь одновременно ко всем, Макслотер сказал:
— Если вы не забыли, в тот день, когда мы приступили к пересмотру дел иммигрантов, я дал клятву не успокаиваться, пока не будет разоблачен последний участник заговора.
Ничего не подозревающие члены комиссии закивали головами.
— Некоторое время тому назад я лично начал конфиденциальное расследование, касающееся чрезвычайно важного лица. После того как я пришел к твердому убеждению в виновности этого лица, Тьер по моему указанию направил ему повестку с вызовом на сегодня. Через десять минут он должен предстать перед нами.
— Но кого вы имеете в виду? — Когда Торквемада задавал свой вопрос, голос его заметно дрожал. Он еще не догадывался, о ком идет речь, но по тону председателя и жалкому виду Тьера понял, что над райским небом сгустились тучи.
— Вы всегда так сообразительны? — сыронизировал Макслотер и, слегка запнувшись, сказал: — Повестка послана шефу.
Возгласы изумления, ужаса и протеста вырвались из глоток перепуганных членов комиссии. Торквемада решительно заявил, что председатель обязан был в этом исключительном случае заручиться согласием бсех членов комиссии, предложил немедленно аннулировать вызов и официально объявить повестку первоапрельской шуткой. Носке горячо поддержал предложение находчивого испанца и добавил, что еще есть время…
— До первого апреля время действительно есть, — сказал Макслотер, наслаждаясь впечатлением, произведенным его словами. — А вот до начала заседания остались считанные минуты.
Нет, Макслотер не собирался идти на поводу у трусливых членов комиссии. Он — глава департамента и сам решает, кто подлежит расследованию. Дальнейшее обсуждение этого вопроса не имеет смысла. Вызов не будет аннулирован.
— Но это чистейшее безумие! — вопили восставшие члены комиссии. — Вы не можете расследовать шефа! Вы зашли слишком далеко! Подумайте о страшных последствиях…
— Для меня нет никого, — отвечал Макслотер, полузакрыв глаза, будто вспоминая что-то, — стоящего настолько высоко, чтобы избежать тщательного и самого пристрастного расследования, если имеется хотя бы малейшее подозрение в том, что его действия или убеждения наносят ущерб нашему образу жизни или содействуют успехам мирового коммунизма.
— Но помилуйте, герр председатель, — взмолился Носке, — ведь шеф является верховной властью во Вселенной. И нет выше власти, чем божественная власть всевышнего. Он — шеф!
Макслотер изменился в лице.
— Вы глубоко заблуждаетесь, джентльмены, — процедил он сквозь зубы. — Вселенский департамент расследований — вот кто высшая власть. — И вдруг заорал во все горло: — Я высшая власть! Я шеф! Я!!!
В этот момент в раю произошло воистину историческое событие. Оно было настолько невероятным, что навсегда врезалось в память его обитателей: померкло солнце, и только что залитые ярким светом кущи погрузились в кромешную тьму.
В помещении комиссии мгновенно, как от электрической искры, вспыхнула потасовка. Обезумевшие от страха, доведенные до отчаяния коллеги Макслотера кинулись чинить над ним самосуд. Торквемада схватил тяжеленный том протоколов департамента расследований и, вознеся его вверх, опустил точно на голову американца. Впрочем, голова оказалась довольно прочной. Поморгав глазами, Макслотер вцепился в кадык на длинной шее Торквемады и лягнул навалившегося сзади.
Носке. Тьер ухватил правую руку американца и старательно выламывал ее из плеча. Одновременно он наносил удары ногами, норовя угодить в пах… Наконец сопротивление Макслотера было сломлено и он запросил пощады.
Вновь засиявшие лучи солнца застали членов комиссии на коленях. Низко склонив головы, они с остервенением молились. Слышался громкий шепот Торквемады: «О милостивый и бессмертный господь наш, да будет воля твоя…» Распластавшийся ниц Тьер, глубоко убежденный в том, что наступил конец того света, во всяком случае для него, исступленно повторял псалмы: «На тебя, господи, уповаю, да не постыжуся вовек. Не отринь души моей, господи. Сохрани меня от силков, поставленных для меня, от тенет беззаконников».
Когда возбужденные и до предела напуганные члены постоянной комиссии обрели способность видеть, они с удивлением обнаружили в кресле председателя… апостола Петра, а рядом с ним —
