— Берите, — ответил Кучковский. — Берите, я еще найду.
Сакен взглянул на атамана и увидел — не взгляд, а выстрел. В нем и злорадство и ненависть: «Этот убьет и не оглянется».
Через несколько дней из Омска, из «Бирлика», в адрес «Жас казаха» поступило письмо с предложением, послать делегатов на всеобщий съезд казахской молодежи. Руководство «Жас казаха» решило направить туда Абдуллу Асылбекова. Ему было поручено детально разузнать, что делается в Омске.
Много различных вестей поступает из Омска. Наиболее важная из них и достоверная — арест Кольбая. Пришло письмо от Жанайдара Садуакасова. Он сообщал, что алашординцы набирают силу и положение в городе с каждым днем осложняется.
А Первомайский праздник все ближе. Совдеп решил провести демонстрацию со знаменами и транспарантами, с пением «Интернационала», «Смело, товарищи, в ногу», «Варшавянки» и других революционных песен.
«Жас казах» собирает необходимые для постановки пьесы Сакена вещи, бутафорию в близлежащих казахских аулах. Когда уже обо всем договорились, Бакен Серикбаев вдруг озадачил Сакена.
— Сакен, если ты настоящий поэт, то тебе придется сочинить революционную песню. Сам знаешь, у нас нет таких песен. А демонстраций без революционных песен не проводят.
Сакен хотел было отговориться, но Бакен отрезал:
— Это заказ «Жас казаха». Отговорки не принимаются.
Идея хорошая, но вот как ее осуществить. Поэт мысленно обозревал казахскую литературу и так и не мог вспомнить ничего, что подошло бы к данному случаю. Маршевые кюи? Но они — для всадников. Его собственные стихи? В дни революции он написал кое-что: «Мы спешно собрались в поход», «А ну-ка, джигиты». Нет, и это не годится. Их ритм, интонации не подходят для марша. А революционная, да тем более праздничная, для демонстрации, песня должна помочь чеканить шаг и в то же время звучать величаво, торжественно. «Да, не простенькую задачу задали мне деятели «Жас казаха», — констатировал Сакен.
— Что с вами, Сакен Сейфуллинович?! На вас лица нет, вы плохо себя чувствуете? — встревоженно спросил забежавший на минуту Захар Петрович Катченко.
— Да так себе.
— Может быть, плохие вести из Омска?
— Да нет же, Захар Петрович, с чего это вы взяли? Получил вот боевое задание, сижу ломаю голову, как его выполнить.
— Какое это задание, от кого? — опять насторожился Захар Петрович.
— Как бы сказать…
Но вспыльчивый Катченко не выдержал:
— Да говори же, что случилось! Чувствую, какое-то очень плохое известие! Где, что случилось?!
Последнее время из Омска шли тревожные слухи, и у многих работников Совдепа нервы были напряжены.
— Да что ты воды в рот набрал?
Дальше нельзя было разыгрывать товарища. Сакен улыбнулся, не выдержал, заразительно рассмеялся. Захар Петрович рассердился.
— Хорошо, если ты с ума не сошел!
— Захар Петрович, ты должен мне помочь, если ты действительно брат Тараса Григорьевича Шевченко, — безмятежно заговорил Сакен.
— Вот дьявол, какой я брат Тарасу Григорьевичу, ты о чем это? Я до сих пор думал, что ты порядочный и благоразумный человек, а оказывается, ты не можешь без балагурства. Ладно, в чем тебе нужно помочь? — по-дружески, но все еще ворчливо спросил Катченко.
Сакен объяснил.
— Только-то? — Катченко недоверчиво посмотрел на Сакена.
— Захар Петрович, помогите мне.
— А ты знаешь вот эту песню? — И, не дожидаясь ответа, Катченко тихо запел:
Сакен не ожидал, что у Катченко такой приятный голос и очень точный слух. Пока Сакен собирался с мыслями, Захар Петрович юркнул из комнаты. Сакен и не заметил. Начал было говорить, глядь — Катченко нет. Бросился за ним на улицу.
— Захар Петрович! Остановитесь, пожалуйста. — Катченко идет себе и даже не оглянулся.
— Сделайте милость! — Катченко только ускорил шаг.
— Мне некогда! Меня ждут! — вполне серьезным тоном ответил он.
Сакен наконец догнал.
— Ходит молва, что украинцы великолепно понимают шутку и сами остряки. Я бы этого не сказал! — как бы невзначай проронил Сакен. Катченко резко остановился.
— Сатана ты, Сакен!
Переходя с шутливого тона на деловой, Сакен сказал:
— Захар Петрович, вот эту песню, которую вы только что пели, повторите еще раз. Она, видимо, революционная.
— А разве ты не знал ее?
— Нет!
— Это же знаменитая рабочая «Марсельеза»!
— Откуда же мне знать? Ведь в Акмолинске рабочих можно по пальцам пересчитать.
— И что ты предлагаешь, я должен спеть здесь же, на улице?
— Зайдем ко мне.
К приему гостя Габузовы — хозяева дома, где жил Сакен, не были готовы. Они растерялись, видя, что к ним пожаловал сам председатель Акмолинского Совдепа. Татьяна Яковлевна сразу схватилась за чайник, но Катченко, заметив это, успокаивающе сказал:
— Не беспокойтесь, я только что пообедал.
— Да что ты. Разве тебе не известна казахская пословица: «Не заходи в дом, а если зашел, то без угощения из дома не выходи». Когда к нам жалует такой большой начальник, как ты, мы обязаны его угостить, то есть резать барана. Но так как мы просвещенцы, а не скотоводы, то не имеем возможности сделать такое дароприношение. Однако у нас всегда в запасе горячий, густой и ароматный чай. Мы можем угостить, если пожелает товарищ председатель Совдепа, — пошутил Сакен.
— Ну что ж, я согласен. Вижу, что ты не скоро отпустишь меня на волю. Давай не терять времени. — Катченко снова напел «Марсельезу».
Сакен взял домбру и начал подбирать мотив.
— Дайте, пожалуйста, балалайку, если есть, — попросил Катченко. Балалайка нашлась, и дело пошло. Повторили песню три раза. Потом спели под аккомпанемент балалайки и домбры.
— Вот это и есть интернационализм, — сказал Катченко, собираясь уходить.
— Спасибо, Захар Петрович, — поблагодарил Сакен. — А чай?
— Следующий раз — меня ждут в административном отделе.
Итак, мелодия есть. Сакен еще раз сыграл на домбре «Марсельезу». Ритм энергичный, живой, призывный. Такими же должны быть слова.
Сакен начал сочинять.
