куропаточку под носом и охотиться на уток на болоте! Ну и балбесов же я понабирал! Одевайся!
– У меня еще одежда не высохла.
– Зато мозги у тебя высохли! – заорал бей, вскакивая в седло.
Он пустил коня вскачь в ту сторону, куда пошли девушки, но не догнал их. Они успели свернуть с проселка на тенистую тропку, что вела к дому Кози.
IV
– Опять звезды считаешь, Скэндер?
– Нет, Лёни, думаю.
– О чем?
– О том, что я здесь всего каких-то три дня, а так хорошо узнал вас, Пилё, джа Уана…
– Да ведь ты нас давно знаешь.
– Знаю, конечно, но раньше я смотрел на вас глазами ребенка. Прошло пять лет, и теперь я все воспринимаю иначе. Знаешь, я хочу понять, что от чего: честность от бедности или бедность от честности?
– Наверно, второе.
– Почему?
– Потому что, сколько ни работай, все равно не разбогатеешь. Вот мы, крестьяне, работаем, работаем, из сил выбиваемся, а нищете конца не видно.
– Ты прав, Лёни. Богатеи не трудятся, а добра у них хоть отбавляй. Кто не крадет, не грабит, не подличает, тому в нашем королевстве туго приходится.
– Да, Скэндер. Давай спать. Завтра надо отправиться затемно, чтобы добраться до города по холодку.
Лёни улегся поудобнее, подложил ладонь под щеку и закрыл глаза.
Скэндер продолжал размышлять про себя. «Если честные бедны, то мы, выходит, самые честные в Европе, ведь беднее нас нет. Нет, что-то тут не так. Хотя, может, он и прав. Как плохо мы знаем свой народ! Вот я, к примеру, вбил себе в голову, что наши крестьяне – люди темные, забитые, набожные до фанатизма, приниженные и трусливые. Кто нам внушил все это? Разве они такие? Мы порой презираем лябов[44] за их покорность, бессловесность, но, поставь в такие же условия наших смельчаков горцев, разве они поведут себя иначе? Как бы не так. В горах легко быть смелым. Допек тебя кто-то, уложил его на месте, да и махнул в горы, поди поймай. А здесь, на равнине, ничего не поделаешь, даже если вооружен до зубов. Куда пойдешь? В кустарник? В болото? Потому-то беи и наступили людям на горло, выжимают из них последние соки, так уж повелось исстари, а сейчас хуже, чем когда-либо: бей, управляющий, жандарм, ростовщик, торговец – все у них на шее, целая свора. С малых лет и до конца своих дней крестьянин кормит их и поит, вся его жизнь – вечный страх. Хотя и в этих краях бывали храбрецы, которые никого и ничего не боялись…»
Вдруг он привстал и окликнул Лёни:
– Ты спишь?
– Нет.
– Вот скажи, если бы ружье было заряжено, ты бы выстрелил в бея?
– Нет.
– Почему?
Лёни не ответил.
– Почему же? – настаивал Скэндер, усаживаясь на постели.
– Потому что… погубил бы всю семью.
– Но ведь он собирался выстрелить.
– Нет, и он бы не выстрелил.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю я его. Он хорохорится, орет да грозится, а на самом деле трус, куда ему. Только и умеет, что куражиться.
– Что-то не верится.
– Это я точно знаю. Когда рядом слуги да жандармы, то, кажется, он тебя растерзает, а нет их – и тронуть не посмеет. Я как увидел, что он один, так и успокоился.
– Что-то мне не верится.
– Почему?
– Он ведь бей, ему ничего не стоит расправиться с крестьянином.
– Жестокий он, это верно, но нас боится. Как завидит Пилё, так в сторону.
– Почему?
– Боится его. С тихими да боязливыми он настоящий зверь, а нарвется на кого посмелее, сразу хвост подожмет и даже глаз на тебя не поднимет.
– А что ему сделал Пилё?
– Еще когда твой отец был учителем у нас в деревне, Пилё нагрянул однажды к бею в дом с несколькими крестьянами, но не нашел его, а нашел бы – конец бею.
– А где же он был?
– Да его женщины в сундук спрятали.
– А что потом?
– А потом, когда Зогу пришел к власти, Пилё отсидел в тюрьме года два. У бея руки длинные, Скэндер. На его стороне и правительство, и жандармы. Он шишка, друг короля! Что тут поделаешь. А что бы ты ему сделал?
– Не знаю, но я бы ему показал где раки зимуют.
– Ничего бы ты не сделал. Положим, набрался бы смелости и пристрелил его, а дальше что? Только себя погубишь! Убьешь одного, двух, думаешь, их от этого меньше станет. Они все друг с другом связаны. Один ему двоюродный брат, другой – троюродный, третий – его кум, одним словом, все они друг другу родня. Один тебя не сожрет, так уж другой наверняка.
– Нет, Лёни, я бы не вытерпел.
– Терпи не терпи, все одно: ты у них в руках. У кого земля? У них. Хибара твоя, скотина – ихняя, правительство – ихнее, болото – и то ихнее. Бей захочет, так хоть завтра тебя выгонит вон. И куда тогда податься, головой в петлю?
– А как он вообще, этот ваш бей, не очень распутничает?
– Да как все. Слава богу, некогда ему тут долго торчать, он больше живет в Тиране, а сюда наезжает поохотиться да собрать треть и десятину. Как приедет, весь дом гудит день и ночь, навезет с собой друзей, женщин, музыка, песни – гуляет вовсю. Да и наших деревенских девушек в покое не оставляет, четырех служанок держит в доме.
– Служанок?
– Да, так зовут у нас деревенских девушек, что живут в доме у бея.
– Знаю, но как же они попадают туда? А родители что?
– А что они могут поделать? Есть такие, у которых куча детей, вот из-за нужды да из страха и отдают девушек, лишь бы прокормить остальных.
Скэндер скрестил ноги на подстилке и закурил.
– Это же настоящее рабство, – возмущенно сказал он. – Продавать девушку! Не понимаю, неужели вы действительно так боитесь бея?
Лёни тоже привстал.
– Куда нам тягаться с беем, Скэндер. Мы все как кукушкины птенцы, каждый сам по себе. Вот быть бы всем вместе, тогда знали бы, что делать. А то поодиночке он нас и грызет. Некоторые пробовали было тягаться с ним, а что из этого вышло? Ты слыхал историю о Ндине, Ндине-разбойнике?
– Нет.
– Гафур-бей послал к нему управляющего – забрать его дочь в служанки, а Ндин возьми да и застрели его и с ним еще одного пса. А сам стал разбойником. Ну и чего добился? Землю у него забрали, лачугу сожгли, дети остались без крыши над головой, пошли по миру, а его самого убили жандармы. В конце концов бей добился своего – взял его дочку служанкой к себе в дом.
