Оставшись одна, Шпреса попыталась успокоиться. «Ну зачем я плачу? Неужели у меня нет силы сдержаться? – укоряла она себя. – Что бы он сказал, если бы меня увидел? „Ты меня позоришь, сестра, льешь слезы, как чувствительная барышня, на радость моим врагам“ – вот что он бы мне сказал. Все, больше не плачу! А профессор Луидь, что ему от меня нужно? Подать прошение его высокому величеству, так? Он милосерден. Вот-вот. То же говорили и Тямиле. Но со мной у них это не пройдет! Подлые души! Пусть делают, что хотят! И все-таки, может, подать прошение? Хоть отца бы не увольняли. На что мы будем жить? А Скэндер что сказал бы: „Эх, сестра, меня убили, а ты кланяешься моим врагам!“ Нет, Скэндер, я не стану этого делать. Я не запятнаю твоего имени».
Шпреса никак не могла собраться с мыслями. Диалог в голове шел как-то сам собой, помимо ее воли. Лишь одно она осознавала ясно – она ненавидит всех: короля, министров – всех без исключения. Вскочив, она принялась складывать вещи в чемодан. Дверь распахнулась, на пороге стояла Назиме. За ней в нерешительности толпились остальные. Некоторые плакали.
– Шпреса!
Шпреса повернулась к двери. Она выглядела совершенно спокойной, но по застывшему выражению ее сухих глаз Назиме сразу поняла, что она плакала и глубоко страдает.
– Это правда?
– Да, Назиме, правда.
Назиме горячо обняла ее. Она прибежала поддержать подругу, но вот сама не удержалась от слез – Шпреса почувствовала, как они капают ей за воротник. Комнату заполнили плачущие девушки.
– Хватит! – закричала Назиме. – Вы что! Вы зачем сюда пришли, утешать или расстраивать еще больше?
Шпреса была растрогана.
– Теперь я уеду, – сказала она. – Мне сказали, что исключат. Простите меня за все.
– Да ты что? За что тебя исключать?
– Чего это они?
– Что ты такое сделала?
В дверях показался господин Луидь.
– Вы что тут делаете? – прикрикнул он. – Что здесь за собрание? А ну-ка, марш в класс!
Девушки вышли, Шпреса осталась вдвоем с господином Луидем. Она смотрела на него, еле сдерживая гнев.
– Послушайте меня, барышня! – начал господин Луидь. Он говорил мягко, отеческим тоном. – Вы молоды, надо думать о будущем. Через год вы получите аттестат. Грех бросать учебу. Кроме того, надо позаботиться и об отце, как вы будете жить, если его уволят со службы? Вы для меня как родная дочь, я хочу помочь вам. Слушайте меня. Подайте прошение на имя его высокого величества. Он милостив, простит вас. Скольких он уже простил! Он прощал людей, совершавших более тяжкие провинности! Да и что вы такого сделали? Разве вы отвечаете за глупое безрассудство своего брата? Так и напишете. Я и бумагу принес. А может, вам лично встретиться с ним? Это будет даже лучше для дела. Да-да. Так мы и поступим. Я все устрою. У меня есть знакомые во дворце. Надо только письменно попросить об аудиенции. Скажете, мол, так и так, вы не знали, что брат в Испании, лично вы придерживаетесь националистических взглядов и преданы его высокому величеству. Вот бумага и ручка.
Он положил бумагу на тумбочку и взглянул на Шпресу, все это время мрачно следившую за ним. Вдруг она схватила листок и приблизилась к господину Луидю. Увидев выражение ее лица, он попятился.
– Со мной эти ваши прошения не пройдут, господин Луидь! Вы со своим хозяином можете обмануть кого-нибудь вроде Тямили, но только не сестру Скэндера Петани. Вон!
Скомкав листок, она неожиданно швырнула его прямо в лицо профессору.
Господин Луидь в ярости выскочил из комнаты.
Шпреса взяла чемодан и неторопливо последовала за ним. Выйдя во двор, она направилась к воротам.
Привратник хотел было потребовать разрешение на выход в город, но она властно приказала:
– Открой!
На следующий день директорат исключил ее из института за «неблагонравное поведение», за оскорбление преподавателя.
XIX
Автобус прибыл на место после полудня. Взяв чемодан, Шпреса направилась к дому. Чемодан был тяжелый, приходилось то и дело менять руку. Когда Шпреса остановилась в раздумье, как же она дотащит чемодан до дому, сзади вдруг кто-то сказал: «Давай донесу» – и, не ожидая ответа, подхватил чемодан.
– Не надо, дядя Вандель, я сама донесу.
– Сказал, донесу!
Вандель, рабочий-кожевник, жил рядом с семьей Петани. Это был человек суровый и неприступный. Одет он был бедно, однако держался независимо и каждому мог сказать все, что о нем думает. Случилось однажды, местный бей кликнул его понести чемодан, так Вандель не только не понес, но и обругал бея на чем свет стоит. Бей растерялся, он никак не мог сообразить, почему рабочий, таскающий изо дня в день тюки с кожей, отказывается понести ему, почтенному бею, какой-то чемодан!
– Кто тебе сообщил?
– Директорат.
– Не падай духом, такая уж жизнь.
– Отец и мама знают?
– Да, знают, дочка. Их субпрефект вызвал к себе обоих, да так прямо все и выложил. Им горе – ему удовольствие.
– Они очень убиваются?
– Мы все и то убиваемся, что ж о них-то говорить – родители, одно слово.
Глаза Шпресы наполнились слезами.
– Бедная мама!
Он как будто почувствовал, что она вот-вот расплачется, и с укором повернулся к ней:
– Не смей плакать! Чтобы недруги радовались, да? Подними голову!
Дальше они шли молча. Люди, попадавшиеся им навстречу, бросали на Шпресу жалостливые взгляды и молча, кивком головы, здоровались с ней.
Все казалось Шпресе не таким, как прежде: город выглядит уныло, на улицах грязь, ветер раскачивает голые ветви деревьев, прохожие в обтрепанных пальто сгорбились от холода. У нее сжалось сердце.
– Ты насовсем приехала?
– Да.
– Значит, и тебя не оставили в покое!
У входа в дом он поставил чемодан на ступеньку.
– Пожалуйста, входите, дядя Вандель.
– Нет. Как-нибудь в другой раз.
Он резко отвернулся, но Шпреса успела заметить слезы у него на глазах.
Она взяла чемодан и поднялась по ступенькам. Дверь была незаперта. Родители были на кухне. На миндере – узкой лавке вдоль всей стены – сидели по-турецки Кози и Пилё Нуши.
Увидев мать, Шпреса бросила чемодан и с протяжным криком кинулась к ней на грудь. Мать, не сдержавшись, тоже разрыдалась. Господин Демир нахмурился.
– Хватит! – вдруг крикнул он. – Сказал я тебе, не потерплю в доме слез!
Шпреса поздоровалась за руку с Кози и Пилё и безмолвно села на миндер. Отец выглядел очень подавленным.
– Тебя исключили?
– Не знаю еще. Сказали, что исключат, если не подам прошение королю. Даже бумагу гербовую принесли.
– И ты написала прошение? – гневно выкрикнул Демир.
– Нет. Я швырнула бумагу ему в лицо, схватила чемодан и уехала.
