улыбнулась, двигалась настороженно, все время поглядывала на мужа. А Кишлик, в своем драном халате похожий на потрепанную ветром ворону, сгорбившись, ходил вокруг огня.
– Ну что ты кружишь? – спросил его Хасар. – Садись с нами, ешь и пей.
Кишлик покорно сел к огню, но есть не стал. Хасар потрепал его по спине.
– Богато живешь, пастух Кишлик.
– Как все. Не лучше других.
– Скромный! А может, не ценишь своего богатства?
– Какие у меня богатства, великий нойон? Мы не голодны, и хорошо.
– А Бичикэ? Такая жена много стоит. Я бы хотел, чтобы такая женщина прислуживала у порога моей юрты. Хочешь, дам за нее коня с седлом.
– Не хочу, великий нойон. Бичикэ для меня… – Кишлик не смог подобрать слова, запнулся, развел руками.
– Какой несговорчивый! – благодушно забавлялся Хасар. – Смотри, прогадаешь. Ну ладно, я дам тебе коня с седлом и пленную татарку.
– Не надо так шутить! – взмолился Кишлик.
– Успокойся, – сказал Хасар. – Может быть, твоя Бичикэ ничего не стоит, только с виду… Может быть, она мне и даром не нужна. Ты поезжай к Бадаю, который пасет овец, скажи: утром буду у него. Пусть встретит как следует. Там и ночуй.
– Мы поедем вместе с Бичикэ? – Кишлик резво вскочил на ноги.
– Нет, она останется тут.
Хасар отодвинулся от огня, лег головой на седло. На степь опускались сумерки. Еле ощутимое движение воздуха несло прохладу. Днем Хасар поспал и сейчас чувствовал во всем отдохнувшем теле бодрость, радовался предстоящей ночи с влекущей к себе новизной…
Кишлик все еще стоял, беспомощно оглядываясь.
– Иди! – прикрикнул на него Хасар.
Взяв уздечку, тяжело передвигая ноги, Кишлик ушел, растворился в сумерках. Нукеры укладывались спать. Хасар поднялся, поманил Бичикэ пальцем и, когда она подошла, подхватил на руки, легко поднял, понес к юрте. Она коротко вскрикнула, забила руками и ногами. Из сумрака выскочил Кишлик, упал на колени, пополз, хватаясь за его гутулы.
– Не делай этого, великий нойон. Не топчи моего очага. У тебя есть все, у меня – только Бичикэ. Не делай этого…
Толкнув Бичикэ в юрту, Хасар обернулся, легонько пнул Кишлика.
– Глупый харачу, ты хочешь, чтобы я сам готовил себе постель?
Поезжай. Нукеры, проводите этого дурака!
Встречный ветер выжимал из глаз Кишлика слезы, размазывал по щекам.
Кобылица распластывалась в беге, но он беспрестанно бил ее по боку концом повода.
Курень его хозяина стоял недалеко, и Кишлик прискакал в него, когда там еще не спали. Не дослушав его сбивчивого рассказа, Даритай-отчигин охнул, забегал по юрте.
– Пропала моя голова! Что сделает со мной Тэмуджин за укрытый от его глаз табун? Вечное синее небо, огради меня от гнева его безудержного!
– Я останусь без жены… Защити…
– Не мог укрыть кобылиц, пустоголовый! Разинул рот!
– Он отобрал у меня жену… Он твой племянник. Поедем. Пусть не трогает…
– Хэ, не трогает. Станет он ждать нас с тобой. Это же Хасар! Э-э, погоди… – Даритай-отчигин остановился. – Хасар спит с твоей женой?
Хорошо, Кишлик, очень хорошо. Дай Хасару горячую женщину – все забудет.
Хе-хе, ему не до табуна сейчас…
– Бичикэ моя жена? Моя! – теряя разум, закричал Кишлик.
– Если бы на твоем коне поехал чужой, ты мог беспокоиться – загонит.
А жене что сделается? Ступай! И помалкивай. Ступай. – Тыча легкими острыми кулаками в спину, Даритай-отчигин вытолкал его из юрты.
Спотыкаясь, Кишлик добрел до коновязи. Стал отвязывать повод – не слушались руки. Тяжелыми толчками билось сердце, из груди поднимался тугой ком, перехватывая дыхание. Кишлик поднял глаза к небу, может быть, для молитвы, может быть, для проклятия, но огромные звезды пошли кругом, и он осел на землю, вцепился руками в иссеченную копытами траву, завыл, как воют собаки, почуявшие близость своего конца.
Кто-то грубо рванул его за воротник, поднял на ноги.
– Ты чего вопишь?
– Огня! – потребовал другой голос.
При свете звезд Кишлик разглядел у коновязи толпу всадников.
