Чтобы понять, до какой степени низшая раса в варианте дворянского отродья ненавидела русский народ, давайте возьмём один пример: историю холерного бунта в Севастополе. Хочу напомнить о том эпизоде тем, кто его забыл, и рассказать о нём тем, кто о том бунте ничего не знал. Посмотрите, до какой степени подлости и низости доходили эти существа ради того, чтобы 'пилить' казённые деньги. Иногда они доходили и до локального геноцида!
Началось всё с того, что в 1829 году русские войска, возвращаясь с войны против турок, принесли из-за Дуная чуму. Она поразила юг России. Чтобы эпидемия не выкосила людей и не распространялась, ряд городов был объявлен карантинами. То есть выезд из них запрещался. Попал в число карантинов и Севастополь. Но была ли чума (или холера) в Севастополе?
Город оцепили войсками. Выезд из него вроде запретили. Но… только для простых людей, рабочих и матросов, их жён и детей. А вот господа дворяне свободно шастали через кордоны туда и обратно, как будто они не могли разносить смертоносные микроорганизмы. А дальше начинается сюжет, который и не снился Альберу Камю.
Эпидемия пролила золотые дожди на местное начальство. Ну как же! За борьбу с бедой правительство стало доплачивать им к жалованью солидные надбавки. К тому же изолированный город (главную базу Черноморского флота) приходилось на время карантина снабжать сугубо централизованно: ведь торговцам въезд и выезд из города запрещался. Само собой, чиновники закупали у узкого круга бизнесменов-поставщиков гнилую муку и червивые сухари. Естественно, по цене питательных продуктов первого сорта. А разницу делили с поставщиками, обворовывая казну. Ну а простые севастопольцы должны были питаться всем этим дерьмом. Свой интерес преследовали и медики: они постоянно рапортовали в Петербург о распространении эпидемии, выбивая тем самым всё новые и новые средства из бюджета.
Хорошо было всем – кроме простых русских севастопольцев. Они-то оказались словно в концлагере. Положение усугублялось тем, что семьи матросов военного флота не могли жить на жалованье (зарплату) отцов. Жёнам и детям рядового состава приходилось летом работать на хуторах, окружающих город. Но карантин отрезал их от этого источника заработка.
Люди стали и бедствовать, и голодать. А в городе тем временем заработал настоящий лагерь смерти. Подозреваемых в том, что они заболели чумой, отправляли в карантин внутри карантина: в холодный и сырой барак на Павловский мысок. Подчас целыми семьями. Хотя чума – болезнь скоротечная, людей умудрялись держать там месяцами. И стали там несчастные умирать, словно мухи. Подчас целыми семействами. Лекарств-то никаких, почитай, и не было. Поздней осенью 1829 года медики придумали профилактическое средство против чумы: морские купания. Стали загонять обитателей Корабельной и Артиллерийской слобод толпами в холодные воды моря. Естественно, люди стали массово заболевать простудой и воспалением лёгких, а их – с подозрением на чуму – принялись отправлять в барак на Павловском мыске. Смертность возросла до невероятных величин. Зато в Петербург летели депеши: болезнь свирепствует, дайте ещё денег! Число начальников, заинтересованных в такой чуме и изоляции города, постоянно росло: бюджетное бабло они пилили лихо. Офицеры, командовавшие отрядами оцепления, получали хорошие суточные. Наживались даже мортусы: работники специальных команд, которые должны были собирать тела умерших от чумы, сжигая и трупы, и имущество погибших. Они же увозили больных (или якобы больных) в лагерь смерти на Павловском мыске. Мортусы под шумок просто грабили имущество несчастных, потом его втихую продавая. Ходили слухи, будто они даже сами распространяют чуму, чтобы возможностей поживиться было больше. Впрочем, прославился и карантинный чиновник Степанов. Он стоял во главе мафии, которая не выдавала жителям матросских слобод сена для лошадей. Когда скотина тощала, Степанов и его подельники скупали лошадей за бесценок – для последующей перепродажи.
Создалась целая медицинская мафия: Ланг, Шрамков, Верблозов… Почуяв власть, они стали отправлять в смертные бараки тех, кто им не угодил. Ну, не дала красивая матроска такому врачу – а он её спровадил на Павловский мысок. С детьми. В народе говорили, что медики тоже распространяют болезнь – в своекорыстных интересах.
Положение народа стало аховым. Централизованные поставки плохого провианта привели и к дефициту еды в городе, и к массовым желудочно-кишечным заболеваниям (привет от лежалой муки). Всех маявшихся желудком и поносом тотчас же забирали в карантины – как подозрительных, якобы больных чумой. Людей собирали в пещеры Инкермана, на старые суда-блокшивы, в неприспособленные здания. Многие погибали там от бесчеловечного обращения и дурных условий. Одновременно в городе процветала спекуляция питательными продуктами, на чём наживались чиновники и перекупщики. Оставшись без средств к существованию, семьи рядовых моряков голодали.
Осенью 1829 года правительство направило в Севастополь комиссию флигель-адъютанта Римского- Корсакова. На месте к руководству комиссией присоединился контр-адмирал Фаддей Беллинсгаузен, один из открывателей Антарктиды. Комиссия работала до ноября 1829 года. Римский-Корсаков написал в отчёте, что 'по Севастопольскому порту допущены весьма важные злоупотребления', что 'приказы Главного командира насчёт приёма провианта и провизии вовсе не исполняются'. Главком ЧФ, вице-адмирал А.С. Грейг, не принял в данном случае надлежащих мер. Вскоре из Петербурга пришёл приказ… прекратить всякие расследования деятельности черноморских интендантов. То есть воры и сволочи в чинах покрывались высоким начальством из самого Питера. Видимо, эти твари тоже принимали участие в освоении бюджетных средств на 'карманной чуме'.
С 10 марта 1830 года было введено так называемое всеобщее оцепление. Никто из жителей не имел права выходить из домов. Город превратился в сплошную тюрьму. Из-за недоедания и голода стали развиваться болезни. Такой каторжный режим продолжался восемьдесят дней. В то же время чиновники и офицеры, имея пропускные знаки, беспрепятственно ходили друг к другу в гости, устраивали вечеринки и балы. Продолжались занятия во всех учреждениях, работы на кораблях, в адмиралтействе и во флотских экипажах.
В общем, делали начальники православные свой гешефт на чуме, да только простые севастопольцы в июне 1830 года, не вытерпев, восстали. Началось всё с того, что медик Верблозов попробовал отправить на Павловский мысок жену и дочку матроса с Артиллерийской слободки. (Потом оказалось, что они были больны обычным для тех времён рожистым воспалением, которое быстро прошло.) Матрос не захотел отправлять родных на верную смерть – и открыл огонь из ружья по мортусам. Когда патроны у моряка иссякли, его по приказу генерал-губернатора Севастополя Николая Столыпина расстреляли без суда и следствия у ворот собственного дома. Вот тогда народ и поднялся. Именно тогда проглянул будущий 1917 год: раздались крики: 'Бей и коли офицеров!'
Были убиты Столыпин, 'карантинщик' Степанов. Хотели выпустить кишки и Верблозову, да тот смылся, переодевшись в мундир своего солдата-денщика. Коменданта города, генерал-лейтенанта Турчанинова, повстанцы пощадили – только взяли с него расписку о том, что чумы в Севастополе нет и не было. Такую же расписку взяли и с протопопа Софрония. Восстание пробовали подавить, бросив на город пять батальонов сил оцепления во главе с полковником Воробьёвым. Но солдаты отказались стрелять в восставших и присоединились к ним, выдав полковника Воробьёва на расправу.
Однако вскоре выступление всё же подавили. Семерых вожаков бунта расстреляли, 1600 душ разогнали по каторгам и арестантским ротам (штрафбатам), некоторых забили до смерти шпицрутенами. Имущество всех этих несчастных конфисковали. Турчанинова разжаловали в солдаты. Несколько тысяч матросов с семьями выселили из Севастополя, отняв у них детей: 5 тысяч ребятишек направили в батальоны кантонистов (некий аналог суворовских училищ). Их родителей услали в Херсон, Керчь. А большую часть – в Архангельск. Своим ходом. Через всю страну. Без тёплой одежды. Имущество этих людей также конфисковали.
Вот только тех, кто наживался на карантине и пилил бабки государства, не тронули. И в Петербурге никого из тех, кто заткнул рот комиссии Римского-Корсакова, к стенке не поставили. И не выявили тех, кто в столице 'крышевал' это чудовищное воровство да издевательство над севастопольцами под предлогом 'борьбы с чумой'.
'…Для выяснения обстоятельств дела власти назначили следственную комиссию. Она выявила грубый произвол и беззакония со стороны чиновников 'комиссии по погашению чумы'. Комиссия объясняла причины восстания притеснениями со стороны властей. Но в результате таких выводов возник конфликт между новороссийским и бессарабским генерал-губернатором Воронцовым и адмиралом Грейгом. Комиссию
