поскольку отдавалась она недорого. Мать — угольно чёрная Будур — перестала пугать встречных своим лицом — к ней привыкли, как и к её дочери, Танке.
Достатка в их доме не было, нищеты не отмечалось. Живут люди, да и пусть себе живут. Завязались знакомства: и по соседству, и по рынку, женщины вообще много общаются, и некоторые свои тайны прекрасно хранят сообща. То, что из окрестностей порта и рыночной площади куда-то подевались беспризорные детишки, не привлекло к себе ничьёго внимания.
Жизнь текла привычным потоком до тех пор, пока не произошёл налёт банды атамана Куруша. Со свистом и гиканьем по улицам промчались верховые, уничтожая редкие патрули городских стражников. Выстрел из самострела, удар копья на скаку или короткая кровавая сеча — и шайке грабителей никто не препятствует. Кто мог — заперлись в домах за крепкими дверями. Лихоимцев не интересуют их жизни. На покинутой площади достаточно добычи. И в лавках, и в складах немало товаров. Тележки, упряжные и вьючные лошади. Зерно и ткани, изделия из металлов и керамика — всё это пакуется и грузится. Пока горожане не пришли в себя, пока не организовали отпор, надо торопиться. И, прежде всего, выводится колонна пленных: мужчины, женщины, дети. Все, кто не успел спрятаться и не попал под клинок, связаны и под охраной направляются в сторону гор. Надо отдать должное организованности налётчиков, вся операция не заняла и получаса.
Нат и Танка по крышам и через смежные дворы выбираются в сторону дороги, по которой стремительно отходит шайка. С забора вскарабкались на скалу, спустились по крутому склону и нырнули в кустарник.
— Вас бы за смертью посылать, — недовольно ворчит Виктор. Будур стаскивает с прибывших шаровары, и подаёт камуфляжки.
Переодевание происходит стремительно. Через минуту четыре невнятных силуэта перебираются через кручу, в обход которой идёт дорога. Успели вовремя, арбы и вьючные лошади только что прошли в сопровождении верховых и привязанных к сёдлам убитых разбойников. А вот пленные идут явно медленнее и уже отстали. Их охрана зорко поглядывает назад и торопит людей, подгоняя пинками и ударами тупых концов копий. Авангард, впрочем, не уходит в отрыв — колонна сплошная, и четыре верховых её замыкают. Голый склон, в верхней части которого у самого гребня расположились приднепровцы, не даёт ни малейшего шанса на скрытное сближение с неприятелем, до которого от трёхсот до полутораста метров.
Будур раскладывает сошки длинного ружья и устраивается справа от Танки, уже прильнувшей к прицелу. Выстрел звучит негромко и один из подгоняющих пленных разбойников падает. Затвор оттянут, патрон вставляется в приёмник и уходит в ствол.
Выстрел, и ещё один бандит лежит на пыльной дороге.
Пока работает снайпер, Виктор и Нат по-пластунски пытаются сократить дистанцию до врага. Один справа, второй слева медленно подползают. Да, одежда хорошо сливается с фоном, но они на открытом месте. Пусть не яркими пятнами, но различимы.
А в колонне начались непорядки. Пленники, которых перестали подгонять, замедлили движение. Бойцы арьергарда озираются по сторонам, падая по одному каждые десять- пятнадцать секунд. Мертвые верховые волочатся за лошадьми, застряв в стременах. Головная часть колонны останавливается, и — враг обнаружен на склоне справа. Гик, посвист, указующий взмах командирского клинка, пятеро всадников и полтора десятка пеших возниц и погонщиков устремляются в атаку.
Самозарядки Виктора и Ната начинают работать со ста метров. Емкости магазинов достаточно, чтобы уложить всех атакующих, если не слишком часто промахиваться. Из положения лёжа это получается. Атамана и ещё одного разбойника, пытающегося скрыться, достаёт Танка.
Колонна пленных, видя, что конвоиры померли, направляется обратно. Отряд, собранный горожанами в погоню, они встретят по дороге. А мужчины ползком возвращаются на гребень склона. Уфф! Можно возвращаться. Ловля лошадей, возврат награбленного — этим займутся без них. Кажется, всё получилось по-тихому.
А вот и не получилось. В городе много глаз и немало языков. Кто-то видел, как взбегали по шершавым, сложенным из грубого камня, стенам молодые рыбачёк и рыбацкая дочка, как с непонятным свёртком в непонятном направлении пробежал отец семейства, как чернокожая матрона выскользнула в окно и пропала из поля зрения.
Вспомнили и странный запах, исходивший от этих людей, что уловили чуткие носы, когда те перевязывали раненых, и нитки, которыми зашивали, и как кололи странными иголками. Городской лекарь никогда не забудет, как выперли его от ложа сына гончара, которому он собирался отрезать руку, чтобы спасти жизнь. И ещё, словно прозрели, обратили внимание на то, что с полгода, как перестали хоронить младенцев, и что в последние месяцы у честных жён не оттопыриваются вперёд одежды.
Тут же сообразили, что городская детвора приходит домой только ночевать, а все дни напролёт копошится вокруг в недавнем прошлом заброшенного домика рыбака, где живут эти неприметные… нет, уже не чужаки. Сколько раз одалживали у них горсть крупы или горшочек масла! Сколько мелких болячек и старых болезней покинули тела жителей этого небольшого городка! И тридцать семь мёртвых разбойников, убитых пулями — нашлись старики, которые знают, что это такое.
Город притих. Не дураки тут живут, чтобы приговаривать что-то сгоряча. Но детей к рыбачьему подворью не пустили, и рыбу у Будур на рынке не купили. Не позвали её и принимать роды у младшей жены начальника городской стражи. И её, и ребёнка похоронили через три дня рядом с погибшим в схватке с разбойниками отцом.
В городе шло бурление, но крышку с котла не срывало. Ребятишки, сбегавшие тайком поиграть у рыбачьего домика, ничего толком не рассказывали, а сами «миссионеры» в центр не совались. Потом заседал городской совет, но что там говорилось — об этом никто не знал.
Ребятишек с каждым днём сходилось на занятия всё больше и больше, Дан водил группы в горы и в саванну, Виктор учил ребят плести сети и ловушки для рыбы изо всего, что видит глаз, Танка показывала как ухаживать за растениями, а Будур обьясняла старшим девочкам порядок приготовления и приёма зелий для обеспечения ритмичности работы их подрастающих организмов. Рыбу на рынке снова покупали, и больные заглядывали. Возбуждение, охватившее население после расправы с разбойниками, помаленьку рассасывалось.
Шейх Закир уже очень стар. Он попал сюда еще оттуда, из старого мира, где неучем не был. И здесь он тоже не растерялся. Сейчас, через полвека после прибытия в эти места никто уже не помнит, что это именно он поймал и приручил диких лошадей. Что он разыскал в горах диких баранов, потомков которых пасут его внуки. Не в одиночку, конечно, справился он с этими задачами, но его товарищей уже нет. Время берёт своё. Зато их дети и внуки сеют найденные ими злаки, выращивают плодовые деревья и овощи. Пусть эти растения не так урожайны и вкусны, как те, что он знал в юности, но они дают пищу людям, и жизнь продолжается.
Сейчас уже не сосчитать и не припомнить, сколько возникло кочевых родов, перегоняющих овец с пастбища на пастбище, сколько крошечных селений огородников нашли себе места у нечастых в этих местах речушек. Или это память начинает подводить? Не так уж много их могло образоваться, даже с учётом геометрической прогрессии роста численности населения, ведь начиналось всё чуть более чем с двух сотен человек. Четвёртое поколение ещё не репродуктивно.
Те непростые времена Закир вспоминает с грустью. Было трудно, но чувство локтя поддерживало боевой настрой. Пусть их группа была невелика, однако сплочённа. И у них всё получилось. Их стараниями возникла материальная база будущей цивилизации. Необходимые для жизни здесь, в диком мире, навыки распространились, возник зародыш будущего человечества. И это самое человечество двинулось той самой дорогой, которую прошли их предки не один раз.
Уже возник город, растёт, застраивается. Образуются другие города, окрепнет торговля, государства соберутся под дланью волевых правителей и по просторам Земли покатятся войны. Грустно старому шейху. Грустно оттого, что ничего нельзя поделать с человеческой сущностью. Он ведь учился в университете и знает, что история постоянно развивалась по спирали, проходя привычный цикл общественных отношений с небольшим сдвигом — поправкой на развитие материальной культуры. Но сюжеты древних писаний не теряли актуальность оттого, что вместо пращи в руках героя оказывалось пороховое ружьё или штурвал бомбовоза.
Кто-то кого-то побеждал, и одного из них после этого считали хорошим, а другого плохим. Сейчас, глядя через поросшую травой равнину саванны на недалёкие горы, невольно вспоминаешь рощицы небоскрёбов, толчею подземки, автомобильные пробки. И осознаёшь, что так и будет. Хорошо, что Закир этого не увидит. Если повезёт, то не увидит он и войн. Хватит с него слухов о разбойниках.
А что это там вдали? Люди идут, не таятся.
— Лейла, твои глаза зорче. Посмотри, кто к нам заглянул? Два пальца правее баобаба в высокой траве.
— Это юноша, и с ним четыре мальчика Они идут сюда, но часто останавливаются и что-то ищут в траве. — Внучка давно заметила эту группу, но не прерывала грёз старика.
— Интересно, они смелые или глупые? В этих местах встречаются и гиены и львы. Ну ладно, гиен можно отпугнуть, но лев не побоится даже трёх взрослых мужчин, — рассуждает шейх. — Спросим у них, когда придут.
Нат вёл по саванне четырёх городских мальчишек. Это было необыкновенно трудно. Множество незнакомых растений, другие животные и существенно более высокая, чем в родной степи трава, — всё это держало его в постоянном напряжении. Ученики на проверку оказались вообще нулевыми — так что присматривать за ними приходилось также внимательно, как за четырёхлетками. Да, нет ничего труднее доли учителя.
После ночёвки, для которой пришлось сплести из ветвей кустарника укрытие, мальчишки начали бояться осмысленно — ночные голоса этих мест впечатлят кого угодно. И перестали тупить, поужинав тем, что выкопали, поймали или подбили. Понимание того, что здесь можно жить не строя каменных домов, не взрыхляя землю плугом и не выпасая стада, начало проникать в их головы. А когда утром расплели свой балаган и взглянули на расправившиеся, как ни в чём не бывало кусты, стало ясно — эти ребята начали немного понимать, что такое жить в равновесии с природой. Не на словах, а руками.
Второй день занятий прошёл легче. Народ не терял бдительности, и охоту двух львиц на антилоп гну наблюдал неподвижно и беззвучно, не забывая контролировать заднюю полусферу. Вообще-то они это зрелище не планировали, всё вышло случайно, и досмотреть было безопасней, чем покидать зрительный зал до конца представления, поскольку место дислокации остальных членов прайда не просматривалось. Ну а под шумок честного пира ретировались осмысленно.
А тут углядели шатёр. Нат направился к нему без сомнений. Люди должны встречаться и обмениваться информацией. И, поскольку он — учитель, то должен поступать так, как учит.
— Здравствуйте, меня зовут Нат, — кланяясь, приветствует он старика, вышедшего навстречу. — Мы шли мимо, и не могли пройти, не пожелав Вам хорошего самочувствия и долгих лет жизни. — За полгода обитания в этой языковой среде он уже наловчился строить длинные фразы. Имена спутников тоже назвал.
— С благополучным тебя прибытием, — отвечает старик. — Я Закир, за старость свою прозванный шейхом, и младшая из моих внучек Лейла. Она ухаживает за мной, пока не станет чьей-нибудь женой, и не последует за своим мужем. — Тихий вечер располагает к беседе. — Проходите в шатёр, поужинайте с нами.
Мальчишки снимают сандалии и моют ноги, экономно поливая друг другу из баклажек, принесённых с собой. Они вежливы. Жаль, что такие глупые.
Рассаживаются вокруг скатёрки и беседа возобновляется.
— Что вынудило вас идти через саванну без взрослых? Ведь это опасно, — начинает расспросы Закир.
— Стремление к познанию, — отвечает юноша. — Мы рассматривали растения и изучали их свойства, знакомились с почвами, водоёмами, животными, искали знаки, говорящие о близости влаги. Следили за птицами, и слушали голоса насекомых.
— А голоса львов или гиен слушали? — ехидно улыбается старик.
— Конечно. Здешний прайд кормится в восьми километрах отсюда к северу северо-востоку и гиены ждут своей доли этого пира.
Пресные лепёшки, козий сыр, кислое молоко. Трапеза проходит без поспешности. Видно, что мальчишки старательно копируют действия своего предводителя. Взор немолодого человека улавливает массу нюансов, анализируя мельчайшие детали поведения. Юноша его заинтересовал. В его манерах нет ничего, что могло бы произвести какое-то впечатление. Хотя, нет! Это наблюдатель, зорко осматривающий окрестности, видные в те три стороны, в которые стены шатра приподняты. Четвёртая стенка, оставленная чтобы отсечь дым очага, не слишком гасит звуки, и гость, кажется, знает каждый шаг внучки, что хлопочет сейчас у огня.
Учтивый зверь, чуткий и внимательный. Из плетёных кузовков, что сняли со спин путники, торчат верхние части стеблей трав, все разные. Понятно, был проведён сбор образцов. Большая папка-планшет, значит, велись записи и делались зарисовки. Копья с широкими наконечниками. Такими можно землю копать, а можно нанести ужасающую рану, от которой не поздоровится даже льву.
