Однако, мысли выкупать этот домик у него не было хотя намеки от владельца проскальзывали регулярно. Подворье принадлежало сапожнику, живущему в соседнем доме, здесь проживал его брат с семьей, да в моровое поветрие в прошлом году померли они, а дом остался, других наследников нет, свои дети слишком малы. Савося, хозяин, сразу упредил, что если покупатель объявится, то Добролюбу придется съехать, а как он выкупит, то и разговору не будет. Но Виктор не повелся на такой намек. Квартировать это да, а вот жить, не нравилась ему слободка. Опять же теснота, дворы махонькие, ютятся один к другому, улочки узкие. Не то.
За день изрядно настоялся, так что ноги гудят. Но не отдых ему сейчас нужен, это на рынке день считай закончен, а до темноты времени еще изрядно. Ну и как тут быть? Впрочем, вопрос риторический, за три недели у него уже устоялся какой-никакой уклад.
Утро начинается с зарядки, без этого никуда, иначе тело не поймет и взбунтуется отдаваясь ломотой во всех мышцах. После рынка так же необходимо кровушку разогнать, ничего не поделаешь, Добролюб был привычен к подвижному образу жизни. Но это Виктору было не в тягость, тем более, после второй разминки он словно повторно просыпался. А вот теперь можно заняться чем нить полезным, к примеру, пройтись по лавкам. С одной стороны возвращаться на рынок не с руки, но с другой, нагруженный барабаном и столиком не больно-то отоваришься. Или сходить на рыбалку, как раз к вечернему клеву поспеет, а к закрытию ворот воротится в город. Можно и в поле заночевать, тем более на завтра намечался выходной, правило давать себе день роздыха он отменять не собирался, в конце концов не помирать же добывая хлеб насущный. Хотя, не больно-то он перетруждался. Но причина, скорее всего, все же была в том, что в понедельник народу на торжище практически не было, а коли так, то и ему прибыток скудный.
Не сказать, что он был заядлым рыбаком, но какой-никакой толк в этом знал, опять же благовидный предлог выйти за стены города, а он совершал такие прогулки регулярно. Как говорится, никогда не складывай все яйца в одну корзину. Вот и он не складывал. Свое состояние полученное от Смолиных он разделил на три части и спрятал в трех разных местах. Сейчас он устроил еще один, четвертый, схрон, в нем уже было серебро, заработанное на рынке. Деньги в него он переправлял регулярно, опять же и рыбку свежую с пылу с жару он сильно уважал, так что все одно к одному.
Ну, не было в этом мире банков, если кому-нибудь нужно было сохранить ценное имущество, то обращались за помощью к добрым знакомым, под честное слово. Кстати заметить под этот эфемерный документ заключались сделки на огромные суммы. Виктор уже давно не предавал значения выражению, ударили по рукам, а оказывается, все имело под собой реальные основания. Понятное дело, что у Виктора в таких знакомых наблюдался некоторый дефицит, Добролюб, несмотря на вполне дружелюбную натуру, по жизни был одиночкой, а стало быть доверить свой капитал он мог только землице. Она родимая не выдаст, если только случай какой, ну дак на тот случай и схрон не один.
Что не говори, но при всем при том, что Волкову все больше и больше нравился этот мир, благостным он не был. Впрочем, подтверждение тому он получил практически сразу по прибытии сюда. Так что к неприятностям он предпочитал быть готовым, отсюда и тайники и жилье поближе к околоточной избе.
Виктор уже было направился за снастями, но передумал. В конце концов у него на руках было только четыре рубля, деньги не малые, но с другой стороны не та сумма, чтобы спешить положить ее в укромное место, с другой стороны и риски не нужные, но вот отчего-то лень стало идти к черту на кулички, а потом еще и сидеть с удочкой, не возвращаться же с пустыми руками.
— Здрав будь сосед.
— И тебе не хворать, Савося, — вот и хозяин пожаловал, никак с инспекторской проверкой, не порушил ли чего квартирант.
Такие вот наскоки сапожника, Виктора каждый раз напрягали. Не любил он когда вот так бесцеремонно лезли к нему, а у этого была такая привычка, без спросу мог запросто пройти в избу, обнюхать каждый угол, заглянуть в чугунки, чем это квартирант питается. Волков всегда старался сдерживаться, но вот на сегодня лимит по терпимости в отношении наглецов у него был исчерпан.
— А ты никак седни на рыбалку не идешь? Ить вроде через день хаживаешь.
— Не хочется сегодня возиться с рыбой. Вот посижу на завалинке. Тишина, благость.
— Ага, понятно.
— Савося, ты куда?
— Дак, в избу, — искренне удивился окликнутый мужик уже стоя на крыльце.
— А неча те там делать, — вдруг рубанул Волков.
— Это как это?
— Дак я тя в гости вроде как и не звал.
— Дак дом-то мой.
— Э-э не-эт. Ты домик мне сдал? Деньги и за этот и на месяц вперед взял? Вот и выходит, что до конца месяца, дом этот мой и рухлядь в нем тоже моя, — ухмыльнувшись осадил его Виктор.
— А вот это ты видал, — о как фигуристо он может фигу крутить.
— Воля твоя. Ты хозяин, как скажешь так и будет.
— То-то жа.
— А то как же. Твоя взяла. Давай тридцать копеек.
— Какие такие копейки?
— Те, что тебе за постой плачены. Остатнее за этот месяц пусть тебе остается, а то что за следующий дано, вертай в зад.
— А это как жа?
— А вот так. Раз уж от тебя покою нет никакого и жить без твоего догляду никак, то съезжаю я отсюда. Найду другое жилье.
— А как я не отдам?
— Так и не надо. Но тогда, шел бы ты по своим делам, но только не здесь. Не смотри на меня как Ленин на буржуазию.
— Чего-о-о?
— Да ничего. Иди говорю, коли деньги взад отдавать не хочешь.
Виктор не боялся вот так вот под вечер остаться без крыши над головой. Во-первых, жадная или если хотите хозяйственная натура Савоси никак не позволила бы ему расстаться с месячной платой за постой, а его личная жаба, в виде рачительной и домовитой женушки, не подписала бы добро на потерю такого клиента как Виктор, это в знатных домах бабы полностью бесправные, а у простолюдин все проще, так что и баба вполне себе может подать голос, да еще и как, порой как подаст, так уши затыкай и бегом подальше. И то сказать, тридцать копеек лишними не бывают, а за год почти четыре рубля получается, этож какие деньжищи. Опять же, за подворье нужно было платить в казну пошлину. Во-вторых, в городе было целых четыре постоялых двора, ярмарки пока никакой не наблюдалось, а потому найти угол можно было без проблем, опять же вышло бы куда как дешевле. Но вот хотелось отдельно, а тут Савося, со своим доглядом.
Выпроводив инспектора, который судя по порывистым движениям, сейчас начнет распространять по переулку весть о том, какой нехороший человек его постоялец. Вот так походит по знакомым, поднаберется решительности, накачается адреналинчиком и уверенностью в своей правоте, придет домой требуя у жены деньги, чтобы бросить их в лицо постояльцу и спровадить того со двора. А потом станет таким тихим и благообразным, потому как Мила в молодости может и была очень милой девушкой, отличающейся кротостью нрава и застенчивостью натуры, но получилась из нее гром баба, только имечко и осталось. Так что сдуется Савося как воздушный шарик. Да и не дурак он выгоду терять.
Откинувшись к бревенчатой стене Виктор закрыл глаза, подставляя под лучи вечернего солнца свое лицо, приятный легкий ветерок ласково овевал щеки и тут на него напала такая истома, что вот едва как воск не растекся. А когда человеку хорошо, то и мысли текут приятные, не место в то время плохим. Он словно находился в полудреме, а потому все образы были буквально осязаемы, а непокорная мысля отчего- то съехала на Смеяну. Вот так вот, ни с того, ни с сего, без какого-либо участия с его стороны. Ее образ внезапно возник перед мысленным взором, и стал он его осматривать со всех сторон, а потом и вовсе дошло до непотребства, потому как рядом с ней оказался он грешный и ладно бы просто стоял, куда-а та-ам, шалить начал, а она бесстыдница и пальчиком не пошевелила, чтобы его остановить, даже вроде как и наоборот…
