сорока пяти метров в диаметре. Но это было еще не самое худшее: корма корабля находилась в угрожающем положении под выступом льда. Еще не решив, остаться в полынье на некоторое время или немедленно уйти отсюда, я поспешил вывести корму лодки из-под этого опасного выступа.
— Правая малый вперед! Левая малый назад! Руль лево на борт! — приказал я, надеясь быстро вывести корму под чистую воду.
Неожиданно лодка задрожала от сильного удара, сопровождавшегося ужасным скрежетом и шумом в корме.
— Обе машины стоп! — крикнул я.
У всех на корабле пронеслась одна беспокойная мысль: как руль, не случилось ли с ним что-нибудь? Пришлось отказаться от мысли о дальнейшем пребывании в этом несчастливом месте и погрузиться. Испытав рулевое устройство, мы с облегчением убедились, что все работает нормально. Затем по очереди проверили один за другим винты. Кажется, и здесь все в порядке.
Трудно было поверить, что, счастливо избежав столько раз столкновения со льдом, мы все-таки ударились об него. Вероятно, удар на самом деле был не очень сильный, но лодку встряхнуло основательно, так что мы поняли, что зеленовато-голубой лед, не представляющий на первый взгляд опасности, на самом деле подобен скале, которая в состоянии повредить корабль настолько, что его невозможно будет ввести в строй.
Мы пробивались дальше к полюсу. И вдруг негостеприимная Арктика стала более доступной. Всего в сорока милях от полюса нам удалось обнаружить самую большую за все время плавания полынью — около полумили в диаметре. В ней мы легко всплыли и с облегчением вздохнули после длительного заключения подо льдами. Стало наконец очевидным, что и в районе Северного полюса есть большие разводья. Хотя мы знали об этом и раньше со слов Уитмена, да об этом говорил и здравый смысл, но опыт всегда убеждает сильнее.
Как только корпус лодки оказался над водой, Билл Леймен и его подчиненные поспешили на корму, чтобы проверить состояние руля. Электрический фонарь, находившийся на его верхней части, исчез, будто его срезало ножом. Но сам руль не был поврежден.
На работавшего около руля Билла с любопытством смотрел тюлень. Но ближе чем на двадцать пять метров это странное черное чудовище приблизиться не хотело. Тюлень, должно быть, был озадачен нашим появлением в его владениях. Он несколько раз нырял и снова вылезал наверх, удивленно посматривая на нас. Он явно не боялся людей, очевидно потому, что никогда еще не видел их.
Вскоре мы погрузились и продолжали путь на север. В этот же день к одиннадцати часам вечера «Скейт» второй раз за эту неделю был на полюсе.
— Стоило только подводным лодкам найти сюда дорогу, — шутил Джон Медалья, — и они сразу начали совершать регулярные рейсы.
И действительно, включая «Наутилус», подводные лодки уже трижды посетили Северный полюс за последние две недели.
На полюсе мы тщательно измерили глубину моря, прозрачность и температуру воды. Зейн Сандуский подробно записал показания всех приборов инерциальной навигационной системы. Затем мы отошли на две мили от полюса и обошли его по окружности длиной около двенадцати миль. Таким образом, меньше чем за час мы совершили кругосветное путешествие. Но мы сделали это не ради рекорда, а чтобы предоставить возможность Артуру Моллою произвести замеры глубины в районе полюса для получения данных, которые необходимы при составлении подробных карт.
Меня не оставляло желание всплыть на самом полюсе. Поэтому во время нашего «кругосветного плавания» мы внимательно следили за эхоледомером, пытаясь обнаружить полынью, но напрасно: чистой воды не было.
Перед тем как покинуть этот район, мы еще раз прошли под полюсом, и вдруг наши приборы показали признаки чистой воды. Умудренные опытом, мы быстро нанесли очертания полыньи на карту. Вскоре лодка начала всплывать. Сначала все шло отлично. Но когда мы поднялись ближе к поверхности, я с изумлением увидел в перископ, что вода в полынье покрыта довольно толстым льдом. Хотя во льду были видны трещины и через него хорошо проникал свет, все же это был лед, а не чистая вода.
Мы всегда боялись, что, приняв лед за чистую воду, мы можем удариться об него. Корабль не был приспособлен для пробивания даже тонкого льда. Даже в том случае, если перископ будет опущен, а рубка не получит повреждений, наши нежные антенны, посредством которых мы поддерживаем связь с внешним миром, легко уязвимы. При попытке пробить лодкой даже самый тонкий лед антенны будут снесены и мы останемся без связи.
— Погружаться! Над нами лед! — быстро приказал я Биллу Коухиллу. Он немедленно открыл клапаны цистерны срочного погружения (специальная цистерна, предназначенная для быстрого приема дополнительного балласта в случае крайней необходимости), и вода стала быстро заполнять ее. Сначала помедлив, как будто в раздумье, «Скейт» стал затем быстро уходить на безопасную глубину.
Я повернулся к Элу Келлну и сердито спросил его:
— Почему же ваш эхоледомер не показал этот лед?
Крайне озадаченный, Келлн пригласил меня взглянуть на прибор. На ленте рекордера была ясно обозначена чистая вода.
К этому времени Билл продул цистерну срочного погружения и добился нормальной плавучести. Взяв курс на юг, мы решили отходить от полюса. После размышления мы пришли к выводу, что эхоледомер может и не показать тонкого льда, а для нас это имело огромное значение.
Мы снова шли над хребтом Ломоносова и, направляясь в Гренландское море, узнавали знакомые вершины гор. «Скейт» возвращался домой.
Когда огромные ледяные поля дрейфуют из Северного Ледовитого океана в сторону Гренландского моря, миллионы тонн льда давят на северные берега этих островов. Паковые льды здесь превращаются в огромные нагромождения. Мы внимательно изучали их не только из глубины океана, но и намеревались при первой возможности всплыть в них, чтобы еще раз продемонстрировать свое мастерство.
В течение многих часов казалось, что нашим планам не суждено осуществиться. Журнал Уитмена изобиловал унылыми записями:
«19 августа… район сплошных тяжелых паковых льдов… наиболее глубоко свисающие льды из всех, которые нам довелось наблюдать… Никаких признаков чистой воды на протяжении последних пятидесяти миль».
Вечером 19 августа мы прошли под небольшим разводьем. Не задумываясь ни на минуту, вахтенный офицер Пэт Гарнер так резко положил руль право на борт, что чашки с кофе полетели со стола. Экипаж «Скейта» быстро занял места по расписанию, и мы благополучно всплыли на поверхность в девятый раз за десять дней пребывания в паковых льдах.
Теперь мы уже выходили из полосы с арктическим климатом с характерной для нее облачностью. Сквозь редкие облака ярко светило солнце, отражаясь лазоревыми отблесками от поверхности надледных водоемов и от серебрящихся снежных просторов и превращая выступающие края льдин в сверкающие алмазы. Казалось, Арктика на прощание старалась очаровать нас.
Когда мы погрузились в нашем последнем разводье, я был искренне огорчен. Я думал тогда, что вижу Арктику, которую успел уже полюбить, в последний раз.
В среду мы весь день полным ходом шли на юг мимо северо-восточной оконечности Гренландии. Эхоледомер, который потерял на время свою популярность, снова приковал всех к себе. Разводья стали появляться все чаще и чаще, и казалось, что тяжесть висевшего над кораблем льда становилась меньше.
Хотя уверенность в себе и своем корабле у нас росла с каждым днем пребывания подо льдами, обстановка до последнего дня оставалась напряженной, и мы совершенно не могли уделять времени развлечениям, которые так облегчают службу на корабле. Мы все время были заняты серьезной и опасной работой, которая совсем не оставляла времени для шуток и веселья.
Теперь другое дело. Проходя в центральный пост, я стал невольным свидетелем сцены, которая убедила меня, что напряжение на корабле исчезло. В центре внимания была коренастая фигура Джона Медальи. Нагнувшись и обхватив руками воображаемый перископ, он изображал, как я сосредоточенно поворачиваю его кругом.
