наклонному шоссе. Самоуверенные, не знающие страха, наглые, они словно спешили вонзить свои острые зубы в живую плоть.
Мальчик взял водителя на мушку. Новичок тоже. Целились в грудь, немного выше руля. Из-под каски, похожей на кастрюлю, виднелось беззаботное лицо солдата, занятого привычным делом, сзади над каской можно было разглядеть лицо солдата, сидящего в седле. Пулеметчик в коляске зорко оглядывал узкий отрезок пути перед собой.
Мальчик выстрелил; водитель медленно соскользнул вниз, словно просто хотел сойти с машины. Мотоцикл стал. Солдат, сидевший за спиной водителя, соскочил, схватился за живот, после еще одного выстрела мальчика и одного выстрела новичка он кувырнулся в кювет. Пулеметчик успел выпустить очередь по дальним кустам над шоссе. В это время мотоцикл покатился вниз, попал в кювет и там застрял. Мальчик и парень выстрелили в пулеметчика. Тот попытался выбраться из коляски, но не сумел, весь скорчился и застыл в кабине.
Голый нажал спусковой крючок в тот же миг, когда раздались выстрелы его товарищей. Пулемет сильно затрясся и тут же смолк. Последний мотоцикл занесло в сторону, он перевернулся, потом снова встал на колеса и покатился вниз по склону. Экипаж оказался на шоссе, и люди поползли в укрытие. Когда пулемет Голого затрещал снова, второй мотоцикл полетел кубарем вниз и исчез в овраге. Затем Голый еще одной короткой очередью настиг пулеметчика из первой машины. На шоссе разорвалась граната, которую кинул мальчик.
— Вперед! Вперед! — взволнованно прохрипел Голый и, размахивая рукой, согнувшись, первым побежал к шоссе.
И они опять зашагали сквозь чащу, подгоняя друг друга, ожидая выстрелов в спину, ожидая мщения. Две мины бухнули где-то за ними, еще дальше, чем прежние. Скоро они снова оказались над поворотом шоссе. Голый взглянул вниз. Там была та же картина, которую они видели сверху: по два трупа подле первой и второй машины. Немного выше того места, где они стояли, в воздух поднялась красная ракета.
Голый пересек шоссе, спустился ниже, чтобы под защитой склона продолжить путь. Остальные следовали за ним по пятам. Поджидать никого не приходилось, все шагали бодрее его и кучно держались за его спиной. Может быть, ждали, что в любой момент сверху, из лесной чащи, мог затарахтеть пулемет. А когда в небо взмыла ракета, решили, что буря над их головами вот-вот разразится.
— Рассчитались, — пыхтя, как паровоз, сказал Голый, когда они очутились на гребне горы, в чаще леса.
— А оружие? Оружие, товарищ? — спросил один из парней.
— Оставь. Не к чему рисковать людьми. Там есть живые: оружие пришлось бы брать с боем. Ты еще не знаешь раненых немцев. И неизвестно, что делают те, наверху, — тоном искушенного стратега говорил Голый, еле переводя дух от усталости.
— Давай погляжу на тех, что свалились в овраг.
— Вперед лесом! — строго приказал Голый.
Силы его были на исходе. Не без оснований он избегал боя. Он опасался, что их могут догнать немцы, засевшие в долине или на другой горе, и кто знает, где находятся минометы, бившие по отряду? К тому же каждую минуту он боялся свалиться от слабости. Поэтому он повел товарищей по лесистому склону, углубился в чащу, лесом спустился вниз, чтобы добраться до противоположного склона, где, по его расчетам, неприятеля не было.
Как только опасность столкновения миновала, девушка снова прилепилась к мальчику. Словно ее привязывала к нему невидимая, неосознанная нить. Если, случалось, она незаметно для себя чуть отставала, то бегом бросалась его догонять, словно жеребенок мать. При каждом его слове или жесте глаза ее загорались детской любознательностью. А мальчик, увидев ее преданность, вдруг застыдился, испугался, как бы и другие это не обнаружили, и стал делать вид, что ничего не замечает, держась с превосходством бывалого солдата.
Когда они пошли спокойнее, она поравнялась с ним.
— А все убиты? — спросила она шепотом.
— Скажешь тоже, — ответил мальчик. — Разве их всех убьешь за раз! Остались на развод, не беспокойся!
— А где другие?
— Там, за горами. Объявятся, не волнуйся!
Они обогнули горный кряж, перевалили через две-три горы поменьше и снова оказались внизу на тропке, вьющейся по склону. И здесь, в небольшом ущелье, увидели четырех убитых партизан. Невероятно истощенные, они лежали в разных позах — кого как настигла пуля. Они прошли мимо, отводя глаза, не позволяя себе смотреть на страшную картину, не позволяя себе убедиться в том, что она еще страшнее, чем показалась с первого взгляда. Голый, однако, не смог не увидеть зияющую рану на голове одного из партизан. Приглядевшись, он заметил и на других трупах точно такие же раны.
— В упор стреляли, — сказал он.
— Тифозные! — сказал усач.
— Без памяти были.
— Да еще и раздели, — сказал мальчик, — чтоб одежда другим не досталась.
Не успел он это сказать, как вокруг них посыпались пули: немного погодя вдали заверещал пулемет. Над самой головой мальчика просвистела пуля.
— Смотри-ка! — воскликнул он.
— Прячьсь! — приказал Голый и первым поспешил зайти за дерево.
— Не вышел номер! — сказал мальчик.
Голый рассердился:
— Неужто засада?
— И правда, глупо, — сказал мальчик. — Это уж против всех правил!
Они торопились выйти из края смерти. И чем дальше они удалялись от мертвых, тем сильнее их тянуло к жизни, к светлым горизонтам. Они стали карабкаться на новую вершину, откуда должна была открыться новая перспектива.
Крестьянам эти места были знакомы, и они вели колонну кратчайшим путем.
Девушка снова шла рядом с мальчиком.
— Это их немцы прикончили, — сказала она. — Возле нашего села дней десять назад они тоже вот так убили пятерых тифозных партизан.
— Потому и мы их бьем беспощадно. Мы их, они нас. Довольно любопытное времяпрепровождение для жителей нашей планеты. Зачем сидеть дома, работать на полях, фабриках, в конторах, когда можно бить друг друга? Выходит, гораздо интересней поджечь дом, чем его построить, бросить бомбу на город и смотреть, как летят в воздух кровати вместе со спящими людьми, чем играть на сцене в античной трагедии!.. И до чего меня бесит человеческая глупость, сказать тебе не могу… без всякой пощады убивал бы тех, кто убивает… В общем, так…
— Зверь не способен на такие зверства, на какие способен человек.
— Попятно. Звери не умеют мстить, в этом все дело.
Некоторое время шли молча.
— А ты будешь стрелять? — спросил мальчик.
— Буду.
— А почему?
— Как и ты. Чтоб прогнать фашистов и освободить народ, — ответила она заученно.
— Верно, — сказал мальчик задумчиво. — Много есть еще всякого, — добавил он.
Голый не сдавался. Шаг за шагом он одолевал крутизну, словно танцевал какой-то завораживающий танец. И конца этому танцу не было; он шел и шел — даже мальчик удивлялся, откуда у него берутся силы. И, когда на лбу Голого выступил пот, мальчик поспешил на выручку:
— Не могу больше. Не люблю больших переходов, когда нет под ногами доброй пыли…
— Вот дойдем до перевала, — сказал Голый.
