не хотел позволить, чтобы меня обыскивали.
— Спасибо, — сказала я.
— Не за что, — сказал Сережка и спросил:
— А за что?
— За то, что ты не хотел, чтобы эти меня трогали.
— Мне это безразлично, — нагло заявил он.
Я возмутилась:
— А если тебе безразлично, зачем ты тогда на улице ни за что избил этих двоих?
— Они меня оскорбили.
— Чем это они тебя оскорбили?
— Тем, что стали обыскивать мою девушку.
— А значит, как я к этому отношусь, тебе безразлично?
— Абсолютно, — согласился он.
— Тогда нечего было и лезть и нечего было бить тогда ни за что невиноватых людей. Мне вообще, может быть, это было приятно.
— Я в этом не сомневаюсь.
— В чем?
— В тебе.
— В каком смысле?
— В прямом.
Я замолчала. Я не понимала, что происходит.
Допустим, он узнал о Вадике, ему рассказали. Но он может сказать мне об этом, а не говорить, что ему все равно.
Поэтому прежде чем бросить его, мне нужно было выяснить, что же произошло.
Поэтому я пока еще не успокоилась.
— Что случилось, почему ты даже не хочешь разговаривать со мной? — начала я немного по- другому.
— Давай не будем, Машенька, больше ничего обсуждать.
Закрыли эту тему.
— Закрыли и забыли?
— Маша, все. Я не хочу больше об этом говорить.
— Значит, ты меня простил? — Я начала немного злиться.
— Маша, извини, но я не могу обсуждать этого.
— Почему?
— Слушайте, ребята, — не выдержал и вмешался Витька, — давайте вы разберетесь в ваших семейных делах потом, когда останетесь вдвоем. — Говорил он, как всегда, спокойным голосом, без всякого раздражения.
— Нет, — сказала я, — я не согласна. Пусть он скажет, в чем я виновата перед ним.
— Маша, могу только еще раз попросить, что все разборки без меня, — повторил Витька.
— Нет, при тебе. Я хочу, чтобы он все сказал при тебе.
— Перестань, Маш, — попросил уже Витя.
— Нет, не перестану. Пусть скажет, в чем я виновата перед ним, — повторила я, — кроме… — я немного замялась, но решила, что пусть и Витька знает, — кроме Вадика.
Пусть расскажет. Он же твой лучший друг, он тебе все равно потом расскажет, без меня. Тогда почему не при мне?
И Сережка стал рассказывать, потому что вдруг разозлился еще сильнее.
— Вадики, Владики, Галины, Мишель, группники, которые там устраивались и за которые тебе платили. Тебе что, денег не хватало? — спросил Сережка со злостью у меня. — Или за деньги совсем другое ощущение?
Если бы я стояла, я бы упала от такого бреда, но я сидела в машине, и упасть можно было разве только вместе с ней в кювет.
— О чем ты говоришь? Какие группники, какие деньги, какая Галина и Мишель? Да я их всех только и узнала после того, как ты исчез, а до этого я о них понятия не имела, только Вадика знала, и то я познакомилась с ним в тот день, когда ты, как сволочь, убежал, а мы должны были идти в театр.
— Маша, а откуда я, по-твоему, всех этих людей знаю сам, я никого из них не знал, кроме Мишель разве, и то видел ее только раза два, не больше. Ну откуда я все это знаю?
— Я не знаю, откуда ты знаешь. — Но вдруг я догадалась. — Тебе обо всем этом рассказала Лилит.
— Кто? — удивился Сережка.
— Не надо делать удивленное лицо и говорить, что ты ее не знаешь.
— Да я действительно не знаю никакой Лилит. — Он это сказал, но я почувствовала, что что-то здесь не так, тем более я ведь знала, что женщина его украла, а он теперь это хочет скрыть.
— А кто тебя приказал привязать к трубе, по которой ты мог бегать только из стороны в сторону, как собака на цепи по проволоке?
— Меня к трубе приковали только часа за два до вашего появления, а так меня просто закрывали, но мне это надоело, и я решил уйти, тем более они забыли закрыть дверь. Но у меня не получилось, и я только зря троих человек немного покалечил.
— Так тебя за это так избили? — пожалела его я.
Но он не захотел, чтобы я его жалела.
— Не важно, — сказал он.
— Хорошо, значит, ты хочешь сказать, что никакой женщины там никогда не было и вообще не женщина виновата, что тебя там держали? Ну, скажи, только честно.
Сережка промолчал.
— Молчишь, значит, знаешь, о ком я говорю. Хочешь, я тебе ее опишу? Правда, я сама ее не видела, но знаю, что она ходит в темных очках и бейсболке. Ты не знаешь такую?
Сережка вздохнул.
— Знаю, — сказал он.
— И это она тебе все рассказала. И о том, что я занимаюсь сексом с гомосексуалистами, и о том, что вместе с Мишель трахаюсь за деньги у нее дома, и еще, наверное, много всего подобного. Правильно?
— Правильно, — согласился Сережка, голос у него был странный, как будто он не хотел с этим соглашаться.
— Так вот, Сереженька. Все, что она тебе рассказала, все это правда, но только правда не обо мне, она все это рассказала о себе, только с маленьким изменением, она свое имя изменила на мое. Это она, Лилит, все это делала, а рассказала как будто я, и я знаю почему, во-первых, потому что она тебя любит и хотела, чтобы ты стал ненавидеть меня, и тогда бы она смогла соблазнить тебя. И если ты не веришь, что это так, как я сказала, что она все свое переложила на меня, и если скажешь, что у тебя ничего никогда с ней не было, то я уйду сейчас. Витя, останови машину. — И я стала дергать ручку двери, пытаясь открыть ее.
Витя понял: в том состоянии, в котором я находилась сейчас, я смогу выйти и на ходу, — и затормозил.
Сережка взял меня за плечо, придвинул к себе.
— Поехали, Витек, поехали, я ее подержу до дома.
— Ты мне веришь? — требовательно произнесла я.
— Да, — ответил он.
— Кто такая Лилит? — поинтересовалась я.
— Не знаю, — соврал он.
Ну ничего, я решила, что пока хватит. Пусть он немного отдохнет, а потом я продолжу допрос, он мне все расскажет, потому что я имею право знать, за что я так мучилась и за что меня мучили другие.
Но на всякий случай я еще раз спросила:
— Ты честно мне веришь? А то, может быть, ты только делаешь вид, потому что боишься, что я уйду от тебя? у Витька почему-то рассмеялся. Редко кому, наверное, приходилось видеть смеющегося Косаря.
