возвращается в дом, услышав исступленный крик матери:
— Уйди! Уйди-и!
— Мама, на кого вы? — с недоумением спрашивает Ольга, твердо зная, кто никого, кроме нее и матери, нет сейчас во всем доме.
— Ольга, чадунюшка моя, прогони его, — шепчет мать умоляющим голосом.
— Кого, мама?
— Его, — шепчет Варвара и, приподнимая голову на подушках, протягивает руки в угол комнаты. — Прогони его, дочушка.
— Никого мама тут нет, — твердо говорит Ольга. Мать долго не верит, жалобно переспрашивая:
— Правда, нет?
— Правда, мама, бросьте свои глупости.
Проходит некоторое время, и Варвара снова переспрашивает:
— И там в углу никого нет?
— Никого, мама, во всем доме. Мы одни.
Варвара начинает умолять ее:
— Не оставляй меня, дочушка, одну. Никогда не оставляй, ладно?
— А кто же за меня, мама, будет в совхозе работать?
— Пускай Митька работает, он здоровый, как бугай, — уговаривает Варвара дочь. — Он тебе муж и должен тебя кормить. Пусть спасибо скажет, что ты за него, кацапа, замуж пошла. И твою родную мать он по советскому закону обязан до смерти кормить.
— По закону вас обязаны кормить ваши дети.
— Ну тогда скажи ему, пусть он вертается в свою кацапию и поищет там себе другую жену. Пускай поищет, чтобы она была лучше казачки. Ты у меня, дочушка, красивая, видная, ты себе цену не сбавляй и ему не поддавайся. На тебя любой начальник польстится. Начальники, они казачек любят.
Ольга сердилась:
— Помолчите, мама. Откуда вы все знаете? Лежите тут в своем кутке и все чисто знаете. Все это брехня.
— Я, Олюшка, знаю, я знаю, — загадочно говорила Варвара, и слабое подобие улыбки пробегало по ее желтым, обескровленным губам.
В эти минуты что-то страшное поднималось у Ольги со дна души, и она, сама содрогаясь от своих мыслей, думала: «Чтоб ты скорее сдохла, старая ведьма! Всю кровь из меня выпила. Я при тебе, как в тюрьме. Чтоб тебе почаще этот мертвый разведчик из угла являлся. Может, он из тебя скорее душу вытряхнет».
В довершение ко всему мать погибших разведчиков поездила из города на могилы своих сыновей в хутор и в племсовхоз и решила навсегда поселиться в Вербном. Отсюда ей близко до обоих сыновей. И на пятьдесят рублей учительской пенсии здесь легче прожить.
Живет она в доме у сторожа виноградного сада Сулина. И каждый раз, когда она идет через хутор на могилу своего младшего сына, она проходит мимо дома Варвары Табунщиковой. Другой дороги здесь нет.
Возврата нет
С какого бы места ни взглянуть, отовсюду можно увидеть этот яр с его суглинистой красной грудью. И с правого берета, когда объезжаешь донскую петлю по верхней степной дороге, а он с отножинами как будто раскрылатился над Задоньем. И с левого, низменного, берега, когда из-под перьев полыни, из нор, изрывших суглинок яра, то и дело выметываются щуры на перехват пчел, летающих из степи через Дон за взятком. Так и норовят прервать эту золотистую нить, сотканную пчелами между берегами.
А когда обледеневает полынь, забрызганная водой из коловерти, никогда не замерзающей под яром, он со своей взъерошенной грудью и совсем может напомнить какую-то большую птицу, зазимовавшую на слиянии Северского Донца с Доном. С наступлением же весны ее перья опять будет кровавить исподнизу фарватерный бакен.
Когда Антонина Каширина рассказывала на районной партконференции, какими еще иногда путями приходится председателям колхозов добывать стройматериалы и как, например, ей самой пришлось убегать на грузовике с крепежным лесом из-под огня милицейского кордона, выставленного между городом Шахты и придонскими хуторами, секретарь райкома Неверов, от души посмеявшись вместе со всеми над этим приключением и протирая клетчатым платком запотевшие стекла очков, принародно подтвердил:
— Скажи спасибо, что не подстрелили тогда, а то бы нам теперь пришлось тебя из партии исключать. Но, как говорится, не пойманный — не вор, а победителей не судят. Зернохранилище вы из этого леса отгрохали на весь район.
И он первый зааплодировал ей, высоко поднимая над столом президиума руки, когда она сходила со сцены на свое место в зале клуба.
Но через месяц он же не замедлил вынести на бюро райкома ее персональное дело, когда из области поступил запрос, до каких это шор райком будет закрывать глаза на неблаговидные действия и недавнее темное прошлое председателя бирючинского колхоза Кашириной. Среди тех двухсот сорока трех делегатов районной конференции, что до слез смеялись тогда, слушая ее чистосердечный рассказ о злоключениях с лесом, оказалось, нашелся и тот, кто смеялся вместе со всеми только для вида. Теперь Неверов говорил на заседании бюро райкома:
— Мы тогда не имели точных данных, что это был действительно краденый крепежный лес, а теперь у нас есть неопровержимые доказательства, и это меняет все дело.
Он говорил это, не вынимая свою трубку изо рта, и, видимо, потому речь его была не совсем внятной. Каширина не смогла удержаться от возгласа:
— Но я же сама, Павел Иванович, об этом рассказала!
Вынув трубку изо рта, Неверов постучал ею по стеклу на столе:
— У тебя, Каширина, еще будет время высказаться. В том числе и о том, как ты, еще будучи бригадиром, эвакуировала колхозный скот.
Ее удивление еще больше возросло:
— И про это, Павел Иванович, все в районе знают. Сразу же за Донцом нас отрезали танки.
Склонив набок черноволосую, с сединой, голову, Неверов, выбивая из своей трубки пепел, вслушивался в щелканье трубки по настольному стеклу:
— И колхозное стадо чуть не попало в руки к врагу.
— Нет, Павел Иванович, мы схоронили коров в лесу. Ни одна не попала.
— Но могли попасть. В конце концов, это почти одно и то же. — Натолкав пальцем в гнездышко трубки табак и закурив, Неверов окутался облаком дыма. — Удивительный ты, Каширина, человек. Если тебя послушать, так и то, что ты оставалась на оккупированной территории, тоже был высокопатриотический акт.
Павел Иванович Неверов говорил все это своим тихим голосом. Он никогда на людей не кричал, и тем не менее в районе считали, что у него есть хватка. Теперь Каширина явственно почувствовала ее.
— Я же, Павел Иванович, не одна…
— И немцы так и не смогли узнать в вашем хуторе, что ты кандидат партии?..
— У нас в хуторе, Павел Иванович, предателей не было.
— И это в казачьем хуторе?
На этот вопрос она не ответила, и Неверов продолжал спрашивать:
— А между тем, если не ошибаюсь, в твоем доме располагался чуть ли не их штаб? Во всяком случае, жил какой-то высокий чин со своим денщиком. По крайней мере, этого ты не станешь отрицать?
