понадобиться теперь оглашать эти сиротливые стены.
Он узнал голос:
– Это кто?
– Это я. – В тон ответил Федор.
– Попрошу без шуток, молодой человек, это все еще вы?
– Я вас слушаю, – вежливо сказал Федор.
– В таком случае я должна предупредить, что вы обязаны поставить сторожа.
Федор искренне изумился:
– Где?
– Я, кажется, выражаюсь достаточно ясно: в нашем саду. Чтобы ни одно яблоко не пропало. Я еще пришлю за ними машину. Вы меня слышите?
– Уже, – кратко сказал Федор в трубку.
– Что? Я вас не понимаю! – Лилия Андреевна возвысила в трубке голос. – Вы лично будете отвечать.
Сам не зная зачем, Федор протяжно свистнул в трубку.
31
За все три года со дня приезда на стройку Федор Сорокин только издали видел Автономова, слушая его выступления на диспетчерках и моментально запоминая каждую его фразу. И хотя этого было вполне достаточно, чтобы со временем и незаметно для самого себя влюбиться в Автономова так, что это давно уже стало притчей во языцех, в сердце у Федора давно жила неутоленная надежда, что наступит наконец и час их личной встречи Ослепительная картина этой встречи каждый раз рисовалась Федору примерно в одном и том же виде. Вызывает его к себе в кабинет Автономов и говорит своим трубным голосом: «Так вот ты, оказывается, какой орел. Слыхал, слыхал и поздравляю. Поручено мне от имени правительства вручить тебе высший орден Родины».
Федор и сам понимал, что картину такой встречи можно было лелеять лишь в самых затаенных надеждах, и поэтому искренне не поверил, когда к нему под навес на эстакаде позвонили из управления и сказали, что его вызывает к себе Автономов.
– Вадька, брось трепаться, – сказал Федор, уверенный, что его, по обыкновению, разыгрывает Зверев. И тут же осведомился. – У вас, я вижу, опять краны загорают? В чем дело?
Как правило, ребята на башенных кранах, на бетонном заводе и на монтажных площадках начинали заниматься розыгрышами в часы заторов с подвозкой бетона, арматуры для опалубки и частей гидроагрегатов, не зная, как убить время. Но суровый голос мгновенно отрезвил Федора.
– Трепаться вы будете, если вам позволят, в кабинете начальника стройки.
– Извините, я думал… – пробормотал Федор, но порученец Автономова, не дослушав его, уже повесил трубку.
Начало встречи с Автономовым почти в точности совпадало с тем, как она представлялась воображению Федора. Автономов, свежий, мужественный, подтянутый, со строгими и дружелюбно- насмешливыми глазами, вышел из-за стола навстречу ему на середину кабинета и произнес те самые слова, которые надеялся услышать от него Федор:
– Так вот ты, оказывается, какой орел. Слыхал, слыхал. – Но сразу же вслед за этим Федору пришлось услышать и совсем иные слова: – Ну что же, садись и рассказывай, комсомольский вождь, как ты от моего имени учиняешь суд-расправу над беззащитными женщинами. Только, смотри, говори все. Я брехунов больше всего не люблю.
Глянул Федор в эти, столько раз являвшиеся ему из тумана радужных надежд испытующие глаза и стал рассказывать все-все. Все, что знал об Игоре, Тамаре и Гамзине. Об анонимном письме в конверте с розовой подкладкой. О старом казаке, хозяине куреня, и его яблоках.
Автономов слушал, ни разу не улыбнувшись. Глаза его смотрели на Федора проницательно, даже печально. Не ускользнуло от них и минутное колебание Федора.
– Еще что? – спросил Автономов.
– Нет, больше ничего, – ответил Федор.
– Все?… – с сомнением переспросил Автономов.
– Все, все! – твердо заверил его Федор.
– А ты знаешь, что на языке закона вся эта операция, осуществленная тобой, называется административной высылкой, человека? – сформулировал Автономов.
Федор мгновенно приуныл. Он понял, что обольщаться ему никак не стоит. Еще в голосе порученца Автономова по телефону ему почудилось что-то недоброе. И теперь, услышав слова Автономова, он понял, что над его головой сгустились такие же грозовые тучи, какие сейчас заволакивают небо над стройкой. Федор и раньше слыхал, что Автономов не терпит самоуправства. Тем более не прощал он, когда кто- нибудь прикрывался его именем. А ведь на врученной Клепиковой бумажке за подписью коменданта поселка черным по белому значилось, что переселение производится по распоряжению Автономова. Федор сам отстукал это распоряжение одним пальцем на пишущей машинке в комитете комсомола, а Вадим Зверев подписал его за коменданта поселка министерской подписью. Вадиму теперь хорошо, он, ни о чем не подозревая, сидит себе в кабине своего крана, взирая на все с высоты птичьего полета. А Федор сидит перед лицом самого Автономова и ждет его приговора. Ждет, что его немедленно изгонят со стройки. Отсюда он должен будет отправиться прямо на поезд. Не такой ему представлялась встреча с Автономовым. И когда ушей Федора вдруг коснулись последние слова Автономова, он затрепетал от неожиданной радости. Он почувствовал, как жизнь опять начинает возвращаться в его измученное сердце.
– И этого для данной особы еще мало, – с печальной суровостью сказал Автономов. – Она должна еще благодарить судьбу, что так отделалась. Как ты называешь этот ее… курень?
