Товарищи

Вы еженощно себя не казните?

Все же печальна, все же печальна
Не той, что по библии отдана блуду,
А той вековечная участь и тайна,
Что носит под сердцем, не зная, иуду.

* * *

Временщики не чужды и поэзии.
Они, как мародеры на войне,
Сомнительной добычею не брезгуя,
Выходят на охоту при луне.
Они всего, всего они касаются,
И всюду, где ступает их нога,
Поруганные музы извиваются,
Раздетые публично донага.
С холодным равнодушием в крови
Временщики торгуют без убытка
И именем замученного пыткой,
И тайнами стыдливыми любви.
На счастье и несчастье спекулируя,
И счастью и несчастью далеки,
К доверчивому сердцу апеллируют,
И публика, в восторге аплодируя,
Бросает им лавровые венки.
И публика, захлестнутая модой,
Грохочет в исступлении, пока
И радости и горести народные
С эстрады продаются с молотка.

* * *

Опять гусары вроде в моде,
И тот не друг им, кто не пьян,
А тот плебей, кто не выводит
Свой древний корень от дворян.
Опять усы в цене у женщин,
С десантом буйным — на ландшафт,
И «Очи черные» не меньше
Чем до утра, на брудершафт.
Рыдают томные гитары
В чаду запойном и в дыму…
Пора очнуться вам, гусары,
Вы не у Врангеля в Крыму.

* * *

Лучше — в гордой нищете,
Чем — с позором на щите.

Лучше — улицу мести,
Чем у подлости в чести.

Лучше — злоба от врага,
Чем — кусок от пирога.

Лучше — с славою расчет,
Чем без Родины почет.

ПОСВЯЩЕНИЕ

И вновь завистливая злоба
У твоего — теперь уж — гроба
Хотела встать мне поперек,
Но я ее предостерег.
Пока в салоне самолета
Она по памятке, с зевотой,
Твердила скорбный ритуал,
Я твой порог переступал,
Чтоб не в порядке учрежденном
Поклон положенный отдать,
А, горьким счастьем награжденный,
Наедине поцеловать.

* * *

Даже и хмель превращается в уксус
В старом вине…
Долго ли виться казачьему усу
В лютом огне?
Даже тобою, походная бурка,
Кормится моль…
Вот и на сердце стирается шкурка —
Рана сквозь боль.