сострадание.
— Ты слышала, что у Ии есть жених?
— Ну, что-то такое она болтала. Только, сдается мне, не особенно он путный. Целыми днями без дела болтается. Ия тут на солнцепеке жарится, а он в соседнем кафе в тенечке прохлаждается. И хоть бы раз ей минералки холодненькой принес по собственному почину! Ни разу такого не было!
— А ты откуда знаешь?
— Так я посменно в двух точках работаю. Вот в этой, где сейчас стою, и в той, что напротив. Когда Ия сюда выходит, я напротив нее стою. И все отлично вижу.
— Так ты совсем без выходных работаешь? — изумилась Кира.
— Что поделать. Мама у меня уже старенькая. Болеет часто. Отец давно умер. А брат вроде этого Сандрика, такой же бездельник. Вот и приходится целыми днями вкалывать. Но я-то понятно, почему. От родного брата никуда не денешься. Живем вместе, приходится кормить и поить бездельника. А зачем Ия себе на шею такой хомут собиралась повесить, этого я не понимала никогда!
— И ты часто видела тут Сандрика?
— Приходилось.
— И общалась с ним?
— Вот это нет! Во-первых, он не мой жених, чего мне с ним общаться? А во-вторых, парень мне не нравился.
— Тогда можешь радоваться. Он умер.
Продавщица опешила.
— Ну, вы сказали тоже! Как же можно такому радоваться?! Ой, бедная Ия! Умер! Жених! Плачет, наверное, бедная?
— Не знаем.
— Конечно, плачет! Хоть и никудышный был парень, а все равно ведь любила она его! Она на похоронах сегодня? Поэтому и на работу не вышла?
— Нет. В том-то и дело, что на похоронах ее нету.
— Вот дела! — озадачилась цветочница. — А где же она тогда? На работу не вышла. И на похороны не поехала? Уж не случилось ли с ней чего?
— И мы о том же думаем.
— А чего думать? Надо позвонить!
Цветочница вытащила старенький, перевязанный изолентой телефон и набрала номер. Да уж, вкалывая без выходных на двух работах, могла бы приобрести себе что-нибудь и поприличней. Но, видимо, благополучие брата и старой матери для этой девушки куда важней, чем модель сотового телефона. И подруги невольно почувствовали к ней нечто вроде симпатии. Трудяга. И явно добрая душа.
— Не берет трубку, — озабоченно произнесла цветочница. — Плохо дело. Надо бы к ней съездить. Да не отойти мне от товара.
— Мы можем съездить. Только адреса не знаем.
— Так это я вам сейчас! Это я запросто! — засуетилась продавщица. — Только вы уж съездите прямо сейчас. Ия вдвоем с матерью живет. Если самой Ии дома нету, то мама вам скажет, где она.
Пообещав взволнованной продавщице, что немедленно сообщат ей любые новости, подруги отправились к Ие.
Девушка жила в обычном типовом доме. От многих сотен тысяч и даже миллионов панельных домов по всей стране — наследия советской власти — этот дом отличался национальным стилем, орнаментом, красиво выложенным красной плиткой по белым стенам. Сочетание красного и белого цветов, да еще буйные зеленые насаждения, вьющиеся по окнам, придавали дому праздничный вид.
Старый виноград, посаженный, наверное, сразу же после окончания строительства, разросся. И хотя плодов на нем почти не было, лозы давали могучую тень.
Ия жила на третьем этаже. Дверь подругам открыла высокая полная женщина в черном платье.
— Ия? — переспросила она, окинув подруг подозрительным взглядом. — А зачем она вам?
— Понимаете, мы только что с похорон Сандрика и…
Не дав Кире договорить, женщина решительно рявкнула:
— Уходите от нас!
— Что?
— Что слышали! Не придет Ия на поминки этого мерзавца! Так и передайте всем. Моя дочь порвала с этим подонком!
— Порвала? Когда же это?
— Не беспокойтесь! Еще до того, как его убили!
Внезапно в дверях комнаты показалась худенькая бледная девушка. Лицо у нее было заплаканное. И огромные черные глаза тоже опухли и покраснели. Но все равно даже в слезах девушка была прехорошенькой.
— Мама, — тихо, но решительно произнесла она. — Уйди, пожалуйста!
— Как это уйди? Куда это уйди? Это мой дом! И никуда я не уйду!
— Дай мне поговорить с людьми!
— Нет.
— Ты должна!
В голосе Ии послышалось что-то такое, заставившее мать капитулировать.
— Ну, хорошо. Но из дома ты никуда не пойдешь! Я тебя предупреждаю. Один твой шаг, и я звоню дяде!
— Я никуда не пойду. Обещаю!
— Тут и говорите! — сердито бросила ее мать. — В гостиной!
— Хорошо. Но ты выйди.
Ия говорила тихо и невыразительно. Она проводила взглядом удаляющуюся на кухню мать. И жестом предложила подругам сесть на два мягких кресла. Сама она встала у окна, разглядывая улицу.
— Наверное, вы меня осуждаете, — произнесла она, словно разговаривая сама с собой. — Осуждаете за трусость? Что я не пошла на похороны Сандрика? Да?
— Ну… Не то чтобы мы тебя осуждали. Просто все были удивлены, почему тебя нет.
— Знаю, — вздохнула Ия. — Но они не знают про Сандрика того, что знаем про него я и моя семья. Поэтому они меня и не пустили.
— Так это твоя мама настояла?
— Главным образом, не она, а мой дядя Бадри.
— А он откуда знал Сандрика?
— Тот жил у него.
Оказывается, когда тетя Изольда прогнала Сандрика, он примчался к своей невесте.
— Помоги. Мать прогнала меня из дома.
— Как? — всполошилась Ия. — За что? Как она могла?
— Узнала, кто ты такая. И вспылила.
Ия покраснела. В самом деле, ей было, чего стыдиться. Ведь ее родной отец был вором. Самым настоящим вором, пользующимся уважением у всего воровского сообщества. На памяти девочки папа являлся домой раза три или четыре. Подолгу не задерживался. Погладив девочку по кудрявой головке, вскоре снова исчезал по своим делам.
— Если что, — говорил он матери, — обращайся к моему брату. Он всегда поможет.
И дядя Бадри помогал семье брата. Ия своего дядю просто обожала. И тот платил ей взаимностью. Сам дядя никогда в тюрьме не сидел. Но общаясь со старшим братом, хорошо знал его мир.
— Дядя руководит ребятами, которые на набережной лохов обирают. Знаете, у спуска к Куре?
— Мы там были, когда искали Сандрика.
— Да, дядя взял его к себе.
— Тоже не слишком благовидное занятие у твоего дяди. Не воровство, конечно, но тоже…
— Знаю, — кивнула Ия. — Поэтому я и не удивилась, когда Сандрик сказал, что мать его выгнала из дома за связь со мной.
