Но моя подруга уже не ответила мне, она крепко спала, сладко похрапывая во сне.
Лейтенант Гривцов в этот поздний час не спал, он тоже думал о похоронах. Но его, в отличие от нас, не волновало, появится ли там Алина, так как он пребывал в счастливой уверенности, что девушка находится в относительной безопасности где-нибудь у подружек в Воронеже. Он думал о том, появится ли убийца режиссера на похоронах, или он поедет добивать Алину в Воронеж. У лейтенанта сложилось твердое убеждение, что Алина каким-то образом связана со смертью режиссера, а через него и со смертью Метлы.
Собственного опыта у лейтенанта было с гулькин нос, но по многочисленным западным боевикам и триллерам он твердо усвоил, что преступники имеют прямо-таки патологическую страсть к посещению кладбищ, в особенности в тот момент, когда в землю опускают гроб с телом их последней жертвы. Там же, на кладбище, судя по фильмам, бравые копы чаще всего и хватали сентиментальных преступников.
Правда, лейтенант опасался, что такая тяга преступников к местам упокоения не распространяется на Россию, иначе вся братва просто не вылезала бы с кладбищ. То своих хоронят, то ими же убитых граждан провожают. На разборки и разбой времени бы уже практически не оставалось.
Насчет того, сумеют ли ребята из его бригады правильно провести арест, лейтенант тоже сомневался, так как личность преступника пока еще оставалась тайной за семью печатями. Опрос киношного и околокиношного мира показал, что таинственного Моню, которого Никаловский выдавал за своего продюсера, никто никогда не видел, но, опросив актеров и бесчисленное множество иного народа, лейтенанту удалось наскрести жиденькую информацию. Так вот, кто-то видел режиссера в обществе солидного мужчины старше сорока лет с пышными усами и в хорошем костюме, он единственный из всего окружения Никаловского тянул на продюсера.
Увы, внешность этого продюсера варьировалась по числу видевших. Иногда у него были густые усы, иногда пышная борода, иногда жидкие усики и роскошная грива волос, неизменным оставался только огромный нос и отлично сшитый серый в мелкую елочку костюм. В итоге лейтенант решил хватать всех незнакомцев, которые пожалуют на похороны. Очень довольный своим планом, он уведомил о нем начальство и выбил под него целый десяток сотрудников – как на подбор крепких, хорошо обученных ребят.
Утро у меня началось кошмарно, должно быть, вчера мне напекло голову, а возможно, виноват был треклятый коньяк, который мы пили у Аллы, или просто я переутомилась. Но меня подташнивало, голова кружилась и зверски болела. Кроме того, у меня сгорели плечи и облупился нос. И это все плюс к тому, что меня сильно трясла Мариша, а солнце еще толком и не встало.
– Что случилось? – слабым голосом поинтересовалась я.
– Пора на похороны, – сообщила мне Мариша. – Нужно приготовиться.
– К чему там готовиться? – простонала я.
– У тебя есть что-нибудь годящееся в качестве траура? – спросила Мариша. – Я с семи утра перебираю свои шмотки, ничего траурней черных кружевных трусиков и чулок я не нашла.
– А осенние сапоги? – напомнила я, переворачиваясь на другой бок. – Надень их, и все сочтут, что ты в достаточной степени уважила покойника.
– Все издеваешься, – заключила Мариша. – А тем не менее там могут быть люди искусства.
– Колян с Коротышкой, – усмехнулась я. – В качестве деловых партнеров Никаловского. Ничего себе люди искусства.
– Не думаю, – возразила Мариша, напрочь потерявшая чувство юмора вместе с головой. – Они, наверное, залегли на дно и затаились. И потом, что мы им скажем? Дескать, знаем, что у вас темные делишки с каким-то типом из дома в Токсово, колитесь живо, что именно!
– Догадываюсь, что они нам сказали бы, – заржала я в ответ и потащилась в душ, поняв, что Мариша всерьез рассчитывает покорить своей внешностью на похоронах какого-нибудь продюсера, чтобы он под нее снял фильм, и от меня так просто не отстанет.
Затем мы поехали ко мне, но у меня с вещами, годящимися для траура, тоже оказалось негусто. Нашлась черная футболка какого-то фаната «Скорпионз», забывшего ее у меня, а также черные джинсы, но мне они были давно малы, а уж про Маришу и говорить нечего. Ей они долезали только до колен, а дальше застревали.
В связи с катастрофической нехваткой черных вещей от Мариши поступило предложение срочно купить анилиновой краски и выкрасить парочку платьев, но против этого плана я решительно воспротивилась, представив, какую грязь разведет Мариша.
– И по времени мы не уложимся, – втолковывала я ей. – Вещь нужно кипятить, потом полоскать, потом сушить и гладить. Да и то после этого она скорей всего будет в подтеках и пятнах.
В конце концов в девять утра мы примчались на рынок в Апрашку и долго бродили по довольно пустым рядам, на которых только еще начинали раскладывать свой товар торговцы и торговки. Черных вещей было совсем мало, мы два раза обошли немаленький рынок, наконец нам удалось набрать пару трикотажных маечек, причем моя была украшена по подолу вышивкой бисером. Мариша меня заверила, что родственники покойного и сам покойник будут оскорблены моим выбором, а она будет опозорена, так как является моей подругой и в какой-то мере ответственна за мой выбор.
Но сама купила себе мини-юбку такую короткую, что она совершенно не прикрывала тех самых черных кружевных трусиков, и между юбкой и чулками образовался солидный кусок голой Маришиной ноги. Трикотажную кофточку Мариша купила без украшения, но она была ей маловата, и у нее, в смысле у кофточки, было такое декольте, что страшно становилось, как бы Мариша вся в него не вывалилась.
Одетые, как и подобает случаю, во все черное, мы проехали по Невскому, свернули на Литейный и очень скоро оказались на Преображенской площади перед собором, в котором и должно было состояться отпевание несчастного, злодейски убиенного Никаловского.
– Смотри, – ткнула я в бок Маришу, как только она вылезла из машины.
Просто какая-то мистика, но прямо по курсу между нами и собором стоял Колян, о чем-то взволнованно говоривший с Аллой, которая с ног до головы была закутана в черный тюль. Коротышка стоял рядом и рассеянно смотрел по сторонам. То есть рассеянно до того момента, пока не увидел нас. Тут он застыл, словно его громом поразило, а как только немного пришел в себя, помчался словно угорелый нам навстречу.
– Девчонки, – задыхаясь от обуревавших его чувств, залопотал Коротышка. – Мы вам вчера весь день звонили. Хотели на шашлыки пригласить.
– Вот тебе и залегли на дно, – мстительно шепнула я Марише.
– Мы пришли на похороны друга, – высокомерно сообщила Мариша Коротышке. – Все развлечения откладываются, сегодня мы скорбим.
К нам подошел Колян и вылупился на почти голую грудь Мариши. А Коротышке, тому, по малости своего роста, больше нравилось глазеть на ее ноги.
– А чем вы таким важным занимались? – глубоким волнующим голосом спросила Мариша. – Вы в прошлый раз нас так неожиданно покинули, мы даже обиделись. Сами понимаете, подобные нам женщины заслуживают лучшего обращения.
– Дело у нас было, – прошептал Колян, завороженно глядя на Маришин бюст. – Очень серьезное, – сказал он, с трудом сглотнув слюну.
– И какое? – поинтересовалась Мариша.
– Одного артиста навестить надо было, – сказал Колян.
– Он вам был должен? Удалось вам с ним поговорить? – сурово осведомилась Мариша.
– Не-а, сбежал, гад.
– И кто же это был? – спросила Мариша, но на этот раз у нее ничего не вышло, похоже, действие ее чар ослабело.
Колян вздрогнул и пришел в себя.
– Тайна, – многозначительно сказал он. – Но мы его найдем, никуда не денется.
– Значит, шашлыки откладываются? – с притворным огорчением спросила я.
– Что ты! – обрадовался Коротышка. – Сразу же после поминок и махнем.
Колян горячо поддержал приятеля. Но, к счастью, пришло время идти в храм. Старухи, сидящие на паперти, закрестились, когда мимо них следом за гробом величественно прошествовала в своих чулках и
