казалось, она так переживала гибель своей сестры…
– С ее сестрой что-то случилось? – Юнис была сама невинность. – А я и не знала, что у Сьюзен Тэлбот есть сестра.
Бернард хранил молчание до конца завтрака. Юнис, допив кофе, опустилась перед ним на колени и, расстегнув ширинку его брюк, сказала:
– Умру, если не отдашься мне сию же минуту. Здесь, на этом ковре…
Обессиленный, он лежал возле камина, а она творила над его телом чудеса лишь с помощью языка. Все его ощущения, казалось, слились в сплошной непрекращающийся оргазм. Наконец, утомившись, Юнис легла рядом, положила голову ему на грудь и, то и дело нежно касаясь подушечками пальцев его пениса, сказала:
– Знаешь, я припомнила одну историю, связанную с неким А. Гарнье. Кажется, его тоже звали Арчибальдом. О ней писали в газетах, но очень кратко. Парень, помнится, жил у Крауфордов в их поместье в Алабаме в качестве гувернера младшего мальчишки и, если верить сплетням, перетрахал всех горничных в округе. Горничных парню показалось мало, и он залез под юбку одной девице и чуть было не уломал ее выйти за него замуж. Однако в планы ее родителей не входило уступать дочь какому-то там гувернеру, чьи предки содержат бензоколонку в Нью-Орлеане. Мать мечтала выдать дочурку за будущего сенатора или конгрессмена. Этот Гарнье, судя по всему, вел себя нахально, и даже посмел сделать девице ребеночка. Но у нас, на Юге, как тебе известно, свои законы, и бедняге шерифу Макгаверну пришлось расписаться в своей беспомощности, когда он сделал сообщение для прессы, что Арчибальд Гарнье сломал себе шею, пьяным упав с лошади. Девицу тут же увезли в Европу и благополучно выдали замуж. Но, сдается мне, кто-то скоро будет растить чужого ребеночка, возлагая на него свои собственные отцовские надежды. – Юнис приподнялась над Бернардом, потерлась клитором о его пенис, чуть ли не мгновенно заставив его затвердеть, и ловко приняла в свое лоно. – Мой сладкий мальчик, – шептала она. – Что нам до этих потаскух и их рогатых мужей? Нам с тобой так хорошо вдвоем…
Бернард вернулся к этой теме за обедом. Они ели запеченные в гриле креветки, запивая их легким испанским вином. В окно глядела круглая техасская луна, на столе горела большая свеча в форме дорической колонны.
– Ты не помнишь случайно фамилии той девушки? – спросил он, нежно поглаживая руку сидевшей напротив Юнис.
– Какой? – удивленно спросила она.
– Той, которую соблазнил этот Гарнье. Бернард отвел взгляд в сторону.
– Нет. Не помню. Знаю только, что она дружила с Томасом Голдсмитом и даже, кажется, была с ним помолвлена. Мне говорил об этом сам Томас, у которого я брала интервью по случаю его победы на турнире по теннису на приз нашего журнала. По-моему, Хью Крауфорд бросил Йель и уехал в Сидней по делам, связанным с фирмой отца. Брат этой девушки… забыла, как его зовут, он, кажется, тоже живет сейчас не в Штатах. Мне говорили, он стажируется не то в Сорбонне, не то…
Бернард вдруг хряснул кулаком по столу, и свеча, завалившись набок, погасла.
– Я так и знал, – процедил он сквозь зубы. – Она не могла забеременеть от меня. Идиот, я был на седьмом небе от счастья.
– Кто не мог забеременеть от тебя? – Юнис вскочила, обошла вокруг стола и встала перед Бернардом на колени. – Любимый, что тебя так расстроило?
Он обхватил ее за пояс и сказал, уперевшись лбом в мягкий податливый живот:
– Я не могу иметь детей. Об этом не знает никто, кроме моего доктора. Но это так. Я думал, случилось чудо.
Юнис больше не задала ни одного вопроса. Она снова долго ласкала Бернарда, умело удерживая на грани оргазма.
– Я разведусь с этой сукой, – пообещал он, лежа на груди у Юнис. – И женюсь на тебе.
– А твоя политическая карьера? – спросила она с напускной тревогой.
Он выругался и мгновенно заснул.
– Не нужно разводиться, – сказала среди ночи Юнис, разбудив Бернарда своими искусными ласками. – Особенно сейчас. Если ты бросишь беременную жену, Америка никогда тебе этого не простит, а твоя Син станет в глазах этих идиотов национальной героиней. Вероятней всего, она родит либо недоноска, либо ребенка с массой психических отклонений – она пьет, как сезонный рабочий, и каждый день закатывает истерики. История о загадочной гибели Арчибальда Гарнье может появиться на страницах газет к моменту рождения ее ребенка.
– Кто тебя подослал? – вдруг спросил Бернард. Приподняв от подушки голову, он пытался заглянуть в глаза Юнис. – Тебя кто-то подослал, верно?
– Да, – ответила она, устраиваясь у него между ног и прижимаясь горячей щекой к его животу. – Любовь и жажда мести.
Конуэй снял свою кандидатуру, объяснив в телевизионном интервью, транслировавшемся на всю страну, что не может представить себя в роли политика. Он сказал, что намерен отныне посвящать больше времени семье, под которой подразумевал Юнис, – они последнее время были неразлучны, – а также бизнесу. Поскольку Луиза поместила Синтию в клинику санаторного типа в швейцарских Альпах, Бернард, совершая деловую поездку по Европе с Юнис в качестве секретарши, время от времени навещал жену. После каждого подобного визита на страницах американских газет появлялись цветные фотографии улыбающейся пары на фоне заснеженных горных вершин или тропических растений зимнего сада. Синтии внушали со всех сторон, что муж ее обожает. Больше всех, как ни странно, старалась Луиза – она тоже чувствовала себя вполне счастливой.
Однажды, когда они пили шампанское на веранде уютного ресторанчика на Елисейских полях, празднуя очередной из многочисленных юбилеев их удивительного союза, Юнис неожиданно сказала:
– Я перехитрила саму себя. Весело, правда?
– Что ты сделала, родная?
