– Очень жаль. – Луиза тронула Бернарда за плечо. – Поехали, Берни. Мы можем опоздать на самолет.
Он медленно тронулся с места.
– Что ты собираешься сделать с фотографиями?
– Пока не знаю. Посоветуюсь с мужем.
– Я куплю их у тебя.
Луиза откинулась на сиденье и расхохоталась.
– Деньги могут помешать дружбе. Особенно такой старой, как наша с тобой, Берни.
– Зачем тебе понадобился именно этот участок? – недоумевал Бернард.
– Техас напоминает мне Андалузию. Мы, женщины, бываем очень романтичны.
– Я постараюсь уговорить отца уступить тебе эту землю, но ты должна быть со мной откровенна.
– Каприз красивой женщины, не более того. Берни, эту Марию мог подослать КГБ. По крайней мере, газеты, узнав о том, что она русская, непременно будут спекулировать на этой теме.
– Черт! Ладно, считай, мы договорились. Давай фотографии и кассету.
– Пожалуйста. – Она протянула ему конверт. – Да, кстати, я велела этой глупышке Син отказаться от услуг детективов, но боюсь, она не послушает меня. Советую тебе быть осторожным и не встречаться с Марией ну хотя бы в период избирательной кампании.
Бернард стиснул зубы.
Остаток пути до аэропорта оба молчали.
– Помнишь, мы были с тобой в ресторане, а потом ты повез меня на ваше ранчо? – спросила Луиза, слегка наклонясь к Бернарду. Они сидели в зале ожидания для пассажиров первого класса, ожидая, когда клерк принесет посадочный талон.
– Да, – кивнул он, нервно барабаня пальцами по столу.
– Тогда еще стоял тот барак, но там уже никто не жил. Ты показал его мне, рассказал о матери, которую, мне кажется, очень любил. А потом мы занимались любовью в роще. И я тогда думала по своей глупости, что ты женишься на мне.
– Ты была отличная девчонка, Лу. Бернард натужно улыбнулся.
– Я построю большой деревянный дом с видом на эту рощу, – тихо сказала Луиза. – Знаешь, Берни, я сама не подозревала, как я сентиментальна. – Она поднялась, увидев клерка. – Чао, Берни, ты всегда был сильным и независимым в поступках. Мужчина глупеет от любви и перестает видеть себя со стороны. Поверь, мне кажется, я уже вижу тебя в Капитолии.
В купейном вагоне поезда Вильнюс – Ленинград было тепло и пахло чистым бельем. Двое попутчиков Яна – мужчины неопределенного возраста – сели буквально за две минуты до отправления. Четвертое место оставалось пустым. Один из мужчин, едва тронулся поезд, достал из портфеля бутылку коньяка и, кивнув лежавшему на верхней полке Яну, предложил:
– Давай на троих. На двоих будет многовато.
Ян, поколебавшись несколько секунд – не любил он крепкие напитки, тем более на ночь глядя, – все- таки спрыгнул вниз. Он уже успел переодеться в тренировочный костюм, и оба мужчины не без зависти смотрели на его гибкое стройное тело.
За рюмкой завязалась беседа. Ян сказал попутчикам, что ездил в Вильнюс, где когда-то родился, узнать хоть что-то о своих пропавших в войну родителях. Увы, безуспешно. А теперь едет в Ленинград к приемным.
Мужчина с родинкой на виске и уверенными панибратскими манерами сказал, что его ведомство, закрытый НИИ, подчиняющийся непосредственно Министерству обороны, как раз занимается поисками пропавших во время войны людей. И тут же пообещал оказать содействие.
– Правда, чаще мы находим их могилы, – добавил он и предложил тост за, как он выразился, «священные холмики земли, под которыми покоятся бренные останки нетленных душ».
Выпили, закусили бутербродами с сыром и колбасой, которые достал из полиэтиленового пакета второй мужчина, назвавшийся Антоном Мстиславовичем. Ян выложил на стол яблоки и пачку печенья. Слово за слово, и он незаметно рассказал своим попутчикам, что плавал когда-то старпомом на грузовых судах, знает, хоть и успел изрядно подзабыть, английский и немецкий.
Попутчики слушали внимательно и заинтересованно. Похоже, они были незнакомы между собой, хотя из разговора выяснилось, что Антон Мстиславович тоже военный и того, с родинкой, он звал просто – Палыч.
Беседа коснулась афганской войны, и Палыч сказал, что Советскому Союзу давно пора начать расширять свои границы.
Антон Мстиславович мягко, но решительно не согласился с Палычем – он, как решил Ян, определенно представлял в Советской Армии «голубей», которых их противники – «ястребы» – называли «пятой колонной» и «Пентагоном». Он заметил, что американцы, обжегшись на вьетнамской войне, коренным образом изменили тактику, превратившись в глазах мирового сообщества из хищных акул чуть ли не в безобидных дельфинов, и Советский Союз, таким образом, невольно стал выглядеть мировым жандармом.
Они горячо заспорили.
– Вот ты, Иван, человек штатский, рассуди: кто все-таки из нас прав? – спрашивал Палыч, пьяненько поблескивая очками в тонкой золотой оправе. – Мне лично кажется, что чем больше территорий мы покорим, тем станем сильней и непобедимей. Так, между прочим, считали все русские цари. Да и Сталин тоже. Это Ленин разбазаривал направо и налево русские земли. А на мировое сообщество я прибор
