– Надо же, какой чистюля, – комментировала по-русски Ив и, стащив свое бикини, велела девице: – Раздевайся и марш подмываться.
…Когда Эдвард вернулся вскоре после двенадцати из казино, их было уже пятеро. Они катались клубком по полу, сцепленные между собой самыми вообразимыми и невообразимыми способами. Эдвард лишь успел заметить, что Ив трахал какой-то японец, а она тискала за сиськи белобрысую девицу, которая стояла над ней раком. Девицу же…
Впрочем, они столь быстро меняли позиции, что Эдвард не смог ничего толком понять.
Ив увидела его почти сразу.
– Быстро под душ и давай сюда! – скомандовала она и взвизгнула.
Оргия продолжалась до утра. Когда партнеры наконец ушли, Ив облачилась в ночную рубашку и легла рядом с мужем, который последнее время тоже перестал спать голым.
– Помнишь, я обещала тебе, что ты со мной не соскучишься? – спросила она и сладко зевнула.
– Да, – ответил Эдвард. – Но это… это называется…
– Обыкновенный свинг, – сказала она. – Кстати, очень распространенный способ сексуального общения в Москве. Вошел в моду в конце семидесятых, хотя кое-кто успел попробовать пораньше.
– Но это… это называется… оргия! – наконец завершил фразу Эдвард.
– А, это все чепуха. – Ив широко зевнула. – Тебе было хорошо, милый?
– Да, но…
– Ну да, в тебе тоже есть эта странная славянская кровь, хоть ты и считаешь себя стопроцентным американцем. Интересно, что бы сказал по этому поводу твой папуля? И тот странный парень с иконописным лицом? Уже забыла, как его звали… Ах, да, его звали…
Ив провалилась в глубокий сон.
БРАТ И СЕСТРА. В ОТЗВУКАХ ПЕРВОЙ ЛЮБВИ
Толя вез Машу в двухместном купе. Она была так слаба, что несколько раз останавливалась передохнуть и собраться с силами, пока они шли по платформе.
– Нет, больше не могу, – сказала она возле входа в вагон и стала оседать на землю. Толя подхватил ее на руки, с трудом протискиваясь через узкий коридор, внес в купе и опустил на полку.
– Здесь такой знакомый запах, – прошептала она. – Помню, мы возвращались с Устиньей из Одессы точно в таком купе.
Толя вспомнил их встречу у холодного зимнего моря. Так, словно это случилось не двадцать с лишним лет назад, а уже после всего того, что он пережил после. Это было горькое воспоминание, но теперь оно еще сильней привязывало его к Маше. Как будто можно было привязаться сильней…
– Ты легкая, как девочка, – сказал он, садясь у нее в ногах. – Как только тронется поезд, пойдем в ресторан.
– Нет. Мы закроемся в купе и никуда не будем выходить, – возразила Маша. – Наступит ночь, в окно засветят звезды. Они будут указывать нам путь домой.
– Нонна обрадуется тебе. Она приберет в мансарде. Ты хочешь жить в мансарде?
– Наверное… Там, я помню, было большое окно. Мне казалось в детстве, будто в нем умещается половина неба.
– Так оно и есть. В полнолуние туда заглядывает луна.
– А как ты думаешь, духи, которые жили в том доме, они… переселились в этот?
– Да, – не колеблясь, ответил Толя. – Они частенько устраивают хороводы. – Он нахмурился. – Среди них есть и злые, но ты их не бойся. Я умею ими управлять.
– Знаю. – Она слабо улыбнулась. – Ты стал мужественным и… красивым. Я всегда мечтала иметь такого отца. Мне кажется, у меня никогда не было отца. Этот Анджей… он все что угодно, только не отец. Странно, правда? Я даже ухитрилась – ненадолго – влюбиться в него… Наверное, потому, что мы с ним очень похожи. Знаешь в чем?
Толя смотрел на нее не отрываясь, весь отдавшись этому новому чувству нежности, любви, восхищения, сострадания. Он делал над собой усилие, чтобы вникать в смысл ее слов.
– В чем? – спросил он, испытывая интерес не к тому, что она рассказывает, а как.
– Нам с ним кажется прекрасным только то, что не сбылось. Еще мы не умеем ценить, когда нас любят. Хотя потом об этом сожалеем. Франко любит меня больше жизни.
Она вздохнула и обессиленно вытянула руки.
– Поспи, – сказал Толя. – Сейчас поезд тронется. На небе вот-вот появятся звезды. Те же самые, что светили нам…
Он замолчал, решив, что Маша заснула.
– Нет, ты рассказывай, а я буду дремать под твой рассказ. Мне очень, очень интересно знать, как ты жил эти годы.
Толя открыл было рот, но вдруг понял, что Маша спит уже на самом деле. Во сне у нее было такое юное, прежнее лицо… Толя едва сдержал слезы.
Когда в купе вошла проводница с бельем, он приложил к губам палец и сказал совсем тихо:
– Заснула. Пускай спит. Она такая… слабая и худая.
