– Нет, моя хорошая.
– Знаешь, мне не хочется ехать на это ранчо. Лучше я поеду к дедушке и бабушке в Нью-Орлеан. Они мне обрадуются. Я буду играть на рояле и ждать, когда появится мой малыш. Сью, я так хочу, чтобы он поскорее появился. – Она едва заметно улыбнулась. – Я буду счастливой, когда он появится. А ты… ты поезжай к Берни. Он без тебя скучает.
– Мне бы не хотелось расставаться с тобой, моя девочка.
– Я буду тебе звонить. Берни передай, пусть не сердится на меня. Но я… я, наверное, не скоро захочу его увидеть. – Она встала и подошла к окну. От ее длинных прямых волос, казалось, исходило сияние. Внезапно Лиззи обернулась. – У меня есть брат в Нью-Орлеане. Я должна его найти. Сью, прошу тебя, давай улетим туда сегодня.
Родители Франческо обрадовались их приезду. После приветствий и неизбежной, как при любой встрече, суеты Лиззи ушла к себе, а Сью рассказала о последних событиях в жизни их внучки. Старики слушали ее с испуганным видом.
– Она хочет разыскать своего брата, – сказала под конец Сью. – А раз Лиз хочет, она это сделает во что бы то ни стало. Прошу вас, не препятствуйте ей.
Аделина всплеснула руками.
– Святая Мадонна, да ведь этот Томми только что вышел из тюрьмы для несовершеннолетних преступников. И потом никакой он ей не…
– Погоди, – перебил жену Джельсомино. – Он так похож на нашего Франко, что сердце переворачивается. Я встретил его два дня назад у Сичилиано – он взял мальчишку мыть полы на кухне. Говорит, малый расторопный и…
– Да как он посмел! – воскликнула Аделина. – Эта тварь Лила какой только грязью не поливала нашу семью.
– Замолчи! – прикрикнул на жену Джельсомино. – Сичилиано сделал это по моей просьбе. Иначе мальчишка снова залезет в чей-нибудь карман и загремит в кутузку. Ты что, хочешь, чтобы твой внук всю жизнь сидел на шее у федеральных властей штата Луизиана?
– Какой он мне внук! – Аделина вскочила, с грохотом отодвинув стул. – Ты совсем спятил или объелся за ужином равиоли. Да я сейчас пойду и перебью у этого кретина Сичилиано окна и обмажу дерьмом дверь!
– Никуда ты не пойдешь! – рявкнул Джельсомино, но тут же, убоявшись гнева жены, вобрал голову в плечи. – Я не пущу тебя, слышишь? – совсем уж негрозно пообещал он.
Аделина уперлась руками в свои разъехавшиеся бедра и сказала, глядя мужу в затылок:
– Может, ты еще захочешь, чтобы этот черномазый ублюдок приходил к нам по праздникам есть спагетти с грибным соусом? Или чтобы я угощала его толстожопую мамашу «марсалой» и финиками?
– Лила тут ни при чем – меня самого тошнит от этой шлюхи, – буркнул Джельсомино. – Но мальчишка не виноват. Из него еще может получиться нормальный человек. Если, конечно, мы ему поможем.
– Чтоб я когда-нибудь позволила этому черножопому ублюдку переступить порог моего…
– Прошу вас, выслушайте меня, – вмешалась в перебранку Сью. – Дело в том, что я забыла сказать вам, пожалуй, самое главное. Парень, которого любила Лиз, был белым, но кожа его родного деда черна как уголь. Он родом из Сенегала. Все братья этого Джимми тоже черные. Не исключено, что ваша внучка родит смуглокожего ребенка.
– Бедняжка Лиз! – вырвалось у Аделины. – Что же ты за ней так плохо смотрела? – накинулась она на Сью. – Нужно было посадить девчонку под замок.
– От любви не спасет никакой замок, – возразила Сью. – Лиз очень любила Джимми, и если вы желаете внучке добра, не попрекайте ее ни единым словом. Я вас очень прошу, – добавила она. – В память о вашем сыне Франко.
Старики вдруг сникли. Аделина полезла в карман за носовым платком, Джельсомино стал громко откашливаться. Затем смущенно произнес:
– Послушай, Сюзанна, я думаю, мы скажем соседям и родственникам, что наша Лиззи вышла замуж за очень богатого человека. Гм, правда, они начнут задавать кучу вопросов – где он, почему ее не навещает и так далее. Ты ведь знаешь, Сюзанна, у нас, итальянцев, очень длинные носы и языки тоже.
– Лиз не захочет лгать, – возразила Сью. – Да ей и наплевать, что скажут соседи и родственники. Так что с этим вам придется смириться.
– Племянница этого болтуна Массимо родила от какого-то китайца или японца. Он весь татуированный, да и вообще с ним страшно столкнуться нос к носу на темной улице, – вмешалась в разговор Аделина. – Мануэла говорит, он курит гашиш и ест собачье мясо. А тут как-то она видела его…
– Помолчи, Аделина. Сюзанна завтра утром уедет, а нам еще надо кое-что обсудить. Я так считаю… Никому не должно быть дела до того, кто родится у нашей дорогой внучки Лиззи. Пускай только попробуют что-либо сказать, я возьму дрель и просверлю в языке каждого сплетника дырку. Ну а нам с тобой, мамочка, сам Бог велел любить и холить нашего правнука, даже если у него будет такая же черная кожа, как у этого Сэма-Угольные Яйца, что торгует на набережной деревянными масками. В нас, сицилийцах, тоже всяких кровей понамешано, и кожа у нас посмуглее, чем у тех же северных итальянцев. Но мозги от этого ничуть не хуже работают. А что касается другого места… – Он смущенно кашлянул в кулак. – Словом, с этим делом все у нас обстоит благополучно. Ты, Сюзанна, молодец, что о нашей Лиззи так печешься. Господь простит тебе за это грехи, если они у тебя были. Аделина, неси «марсалу», которую я припрятал на свой день рождения. Мы все равно теперь не будем его справлять – гости всегда шумят, а нашей Лиззи нужны покой и тишина. Позовем только Сичилиано с семейством, ну и, разумеется, Массимо. Наверное, еще и Альфредо. Ну да и крестных нашего Франко придется позвать… Аделина, неси gelato.[14] Сюзанна, как и все красивые девушки, наверняка сладкоежка. – Когда Аделина вышла, Джельсомино коснулся запястья Сью. – Не волнуйся, дочка, я все улажу. И с Томми тоже. Видела бы ты – вылитый Франко, только будто его на солнце долго жарили. У матери нашей душа добрая, она только на язык такая. – Он вздохнул. – Мария, говоришь, не захотела сюда ехать? А мы по ней скучаем…
– Она приедет. Ей нужно прийти в себя. Вы не волнуйтесь: Россия стала совсем другой. Берни считает, у коммунистов скоро окончательно отнимут власть.
