– Не были близки, – подсказала ей Кира.
– Верно! Именно! Поймите меня правильно, мы с ним не конфликтовали. О нет! Но трудно стать своей для совершенно взрослого и самостоятельного мужчины, живущего к тому же отдельно от нас.
– А про родную мать Алекса вам что-нибудь известно?
– Нет. Хотя…
– Что?
– Было один раз письмо. Даже не письмо, а так. Коротенькая записка!
– От матери Алекса?
– Думаю, что да. Во всяком случае, на конверте стояло женское имя. И Кодя сказал, что это от его бывшей жены.
– Он с ней все же развелся?
– Заочно.
– Разве такое возможно?
– Алекс был уже взрослый. И Никодим подал в суд заявление о расторжении брака со своей женой по причине ее многолетнего отсутствия.
– И их развели?
– Да.
– И это законно?
– Вполне.
– Но ведь его жена могла быть против. Откуда судьи знали, что она согласна на развод?
– Вряд ли она бы стала держаться за этот брак, – печально рассмеялась Евгения. – Тогда она не оставила бы мужа и маленького сынишку много лет назад совершенно одних.
– Но все же, – настаивала Кира. – Вдруг она бы вернулась и заявила о своих правах на вашего мужа?
– Ну, в таком случае он бы пошел в суд и повторил, что не хочет иметь с этой женщиной ничего общего! Вот и все, чего она могла бы добиться. Короткая встреча в суде, и ничего больше.
Дело было ясное, что дело темное. Где искать мать Алекса, все равно представлялось непонятным. Евгения могла назвать только ее имя – Ганна.
– Во всяком случае, именно это имя стояло на конверте.
– А о чем было письмо?
– Не письмо, – поправила женщина. – Записка. Там было всего три строчки. Ну, что она жива, здорова и в полном порядке. Чего, мол, и вам двоим желает.
– Вам двоим? Вам и Никодиму Владимировичу?
– Ну при чем тут я? Ганна имела в виду своих мужа и сына.
– И это все, что там было написано?
– Еще была фраза о том, что теперь она наконец счастлива, потому что вышла замуж за человека, о котором всегда мечтала.
– Это за кого?
– За нефтяного магната, надо полагать, – пожала плечами Евгения. – Кодя говорил, что Ганна была буквально помешана на деньгах, красивой жизни и всяком таком. Понимаете? Она грезила о белых яхтах, званых приемах в посольствах, благотворительных обедах, шикарных платьях со страусовыми перьями и о тому подобном.
– И, мечтая о роскошной жизни, она в свое время вышла замуж за вашего мужа? – недоверчиво уточнила Кира у женщины.
– Да. И что?
– Вы уж простите, но на нефтяного магната он никак не тянет.
– Знаю. Но я люблю его таким, какой он есть. Бедным, но нежным и кротким.
– Вы-то да! А вот Ганна? Разве она не видела, за кого выходит замуж?
– Не знаю, как у них это получилось, – пожала плечами Евгения. – Никогда не спрашивала. Если вам интересно, спросите у Коди об этом сами. Мне как-то неловко лезть ему в душу.
– А где сейчас ваш муж?
– В саду. Осматривает посадки.
Подруги действительно нашли Никодима Владимировича, который стоял возле чахлого кустика сирени, разглядывая его с плохо скрытой жалостью.
– Добрый день, – поздоровался он с подругами. – Вот думаю, чем можно помочь этому малышу.
– Вы о кустике? А разве ему плохо?
– Конечно! Он сидит прямо в дерне, значит, корни у него не дышат. К тому же почва тут – сплошной песок. И я уверен, что те, кто сажал это растение, не позаботились о том, чтобы подготовить для малышки яму с питательным грунтом. Сунули прямо в песок, и все. Может быть, высыпали пару горстей минеральных удобрений.
И Никодим Владимирович презрительно фыркнул.
– А разве удобрения – это плохо?
– Бесполезно! Тут же песок! А через песок и вода, и все питательные подкормки уходят в один момент. Корни даже не успеют впитать в себя подкормку, как от нее уже ничего не останется.
Подруги уважительно переглянулись.
– А вы интересуетесь садоводством? – спросила Леся у мужчины.
– Вовсе нет. Просто по образованию я аграрий. И мне всегда больно, когда я вижу несоблюдение простейших правил высадки растений. К сожалению, сейчас расплодилось очень много фирм и фирмочек, которые рекламируют голландский или европейский товар, не заботясь о том, а подходят ли данные растения для нашего климата. И даже если и подходят, зачастую растения высаживаются с целым рядом грубейших нарушений. И, конечно, потом они болеют, хиреют, а зачастую и вовсе погибают.
И, погладив веточку сирени, Никодим Владимирович произнес:
– Обязательно пересажу эту малышку весной! Надеюсь, она сумеет протянуть одну зиму.
– А вы останетесь в «Чудном уголке» до весны?
– Да. Конечно. – И Никодим Владимирович пожал плечами. – Дом Алекса по наследству переходит ко мне.
– К вам? – вырвалось у Киры.
– Я – единственный наследник Алекса. Ни жены, ни детей у сына не было. Значит, я и унаследую этот коттедж.
– А как же его мать?
– Кто?
– Мать Алекса?
– А она тут при чем? – удивился Никодим Владимирович. – Я даже не знаю, где сейчас находится Ганна. Какое уж ей наследство!
– Разве она не присылала вам письма?
– Нет.
– А Евгения говорит, что письма были. По крайней мере, одно.
Никодим Владимирович замер в явной задумчивости. А потом воскликнул:
– А! Так вы говорите про ту писульку в три строчки, которую моя бывшая супруга изволила прислать впервые за двадцать лет?
– Так письмо было?
– Писулька! И в ней она не спрашивала о нашей жизни. Нет! Она просто информировала нас, что у нее все прекрасно. И что она совершенно счастлива. И, видимо, очень и очень богата.
– Ваша бывшая жена была корыстолюбива?
– Не могу вам сказать. Она просто обожала все красивое, яркое, шикарное. Все то, что стоит огромных денег. В этом она не знала удержу.
– Ганна была красивой женщиной?
– Очень! – с жаром вырвалось у Никодима Владимировича. – Она… Она была словно жар-птица! Светила и ослепляла всех вокруг!
