хочешь – в Лондон. Или в Барселону. Или в Нью-Йорк. А если пожелаешь, то куда-нибудь на экзотические острова. Выбери у себя в агентстве путешествие, самое лучшее, самое дорогое. О финансах не беспокойся, все оплачу. Поедем?
Я не знала, что ему ответить. Он поставил, как на номер в рулетке, на мой ответ все надежды. И я узнала в Лелике себя. Когда-то я тоже как на кон поставила свои ожидания, возложив их на новогоднюю вечеринку в общежитии.
...Проживая на одном этаже общежития, мы с Тимом сталкивались на кухне почти каждый день. Иногда он предпринимал попытки заговорить со мной, но натыкался либо на мое презрительное молчание, либо, если я была в лучшем расположении духа, на короткие отговорки.
Тим не мог понять причину такого поведения, ведь, по сути, он не сделал мне ничего плохого. Откуда ему было знать, что я ревновала его к популярности, которой он пользовался у девушек, и презирала себя за то, что стала одной из них, смертельно отравленных магией его голоса и утонувших в морской синеве глаз.
Это была странная любовь – незрелая, неожиданная, но серьезная, как первая беременность несовершеннолетней девочки. Я «залетела» этой любовью и долго не могла принять ее, лелея надежды, что она излечится, как весенняя простуда. Добиться глубоких и долгих чувств от человека, вдохнувшего полными легкими дурмана популярности, мне казалось невозможным, а становиться неценным «трофеем» в покрывающейся пылью коллекции противоречило моим принципам. И я сознательно культивировала в себе негативное отношение к Тиму, приписывая ему надуманные грехи и надеясь таким образом излечиться от своей безнадежной «болезни».
Но моя любовь спекалась с кожей, срасталась с сердцем, растворялась в крови, и я вопреки своим желаниям уже жила ею – как дышала воздухом.
За два дня до новогодней студенческой вечеринки я снова столкнулась на кухне с Тимом, прохладно поприветствовала его и торопливо отвернулась к плите, чтобы скрыть вспыхнувший на щеках румянец.
– Ну, как всегда, леди со мной немилостива, – то ли в шутку, то ли всерьез заметил Тим, ставя на плиту рядом с моей кастрюлей чайник.
Я ничего не ответила, лишь пожала плечами и занесла над кастрюлей солонку.
– Смотри, не пересоли, – пошутил он мне под руку.
И словно по заказу плохо завинченная крышка слетела с солонки, и вся соль ухнула в бульон.
– Блин! – громко выругалась я, а Тим довольно расхохотался:
– Никак влюбилась, Сашка, да?
– Пошел в баню!
– Только что оттуда, – парировал он и провел ладонью по влажным после душа волосам.
– Все из-за тебя!
Я сорвала кастрюлю с огня и в сердцах выплеснула содержимое в раковину. Огорчил меня не столько испорченный бульон, сколько то, что Тим своей шуткой про влюбленность попал в самую точку, и мои щеки заполыхали еще ярче, рассказывая о моих чувствах так доходчиво, как букварь – первокласснику о букве А.
– Саш, ну извини...
– Отстань... – махнула я рукой и, забыв кастрюлю на столе, вышла из кухни.
– Заходи, я тебя чаем угощу! – полетело мне вслед. – В качестве компенсации за испорченный суп.
Я проигнорировала реплику, хотя внутри все обожгло от радости и надежды, затрепыхавшейся в груди глупым воробышком.
С кухни я отправилась не в свою комнату, а в душ и там, пустив воду на всю и глядя в заляпанное зубной пастой зеркало, попыталась прийти в себя. В зеркале отражались пунцовые от румянца щеки, а шум воды с трудом заглушал лихорадочные удары сердца. Немного успокоившись, я умылась холодной водой и выскользнула из душевой комнаты.
– Ты где была? – встретил меня удивленный вопрос соседки Марины, когда я вернулась к себе.
– На кухне. А что?
– «А что?..» – передразнила она меня. – Тебя тут искали. Поклонники.
– Что, прямо так и прискакали целым табуном? Или одного главного жеребца прислали? – невесело пошутила я.
– Ну, это смотря что, вернее, кого ты предпочитаешь, – скривила в ироничной усмешке губы Марина. – Лазарин заходил, принес для тебя вот это.
Она протянула мне шоколадку. Я недоверчиво взяла подарок и перевела недоуменный взгляд на расцветшую майской розой довольную соседку.
– Между прочим, он спрашивал, будешь ли ты на вечеринке и придешь ли на новогодний концерт. Ой, Сашка-а, не так ты проста, как кажешься. Впрочем, простой ты тоже не кажешься, если честно, на кривой козе к тебе не подъедешь.
– Это еще почему? – почти обиделась я.
Несерьезно, потому что грудь уже затопила жаркая радость, от которой перехватывало дыхание: Тим спрашивал, буду ли я на празднике!
– Потому! Потому что вот такая ты «гордячка».
Она, изображая меня, задрала кверху нос и состроила рожицу, которая должна была означать высокомерие. Получилось это у нее так смешно, что я расхохоталась.
– Лазарин на тебя глаз положил, похоже. Иначе с чего бы ему приглашать тебя на концерт и интересоваться, будешь ли ты потом на вечеринке?
Мне хотелось сказать Марине правду, что таким образом Тим замаливал свою оплошность, но я переборола себя и загадочно улыбнулась:
– Может быть.
Слова Марины о том, что Тим неравнодушен ко мне, не выходили из головы и подогревали надежды, которые я возлагала на предстоящую вечеринку. Я решила выкинуть белый флаг и «завязать» с «холодной войной», которую вела не против Тима, а против самой себя.
Сценарий мероприятия был прост, как медная монета: вначале – импровизированные застолья в комнатах, потом – общая для всех дискотека под магнитофон в закутке за кухней.
Я быстро сбежала из-за накрытого стола в нашей комнате, оставив Марину болтать с двумя приглашенными сокурсницами. Но и на дискотеке мне тоже быстро наскучило, потому что там не оказалось Тима.
Я ушла и еще долго бродила по узким коридорам общежития, спускалась и поднималась по лестницам, стояла на лестничных площадках, опершись о перила.
Потом, устав бродить, сидела на подоконнике между этажами и курила. Иногда ко мне кто-то подсаживался и завязывал разговор. Я отвечала с неохотой и односложно. А когда уж совсем загрустила, вновь отправилась в полутемный закуток, откуда еще доносилась музыка, но по пути зашла на кухню, чтобы выпить воды.
Взяв со стола чью- то забытую кружку, я наполнила ее прямо из-под крана и сделала несколько жадных глотков. И только после этого заметила с удобством расположившуюся на подоконнике целующуюся парочку. Незнакомую девицу с ярко-рыжей буйной гривой. И Тима.
От потрясения я выронила кружку, и этот шум вспугнул их.
– Саша? – удивленно и растерянно пробормотал Тим, слепо щурясь и часто моргая, будто от внезапно включенного яркого света.
Девица глянула на меня враждебно и тут же отвернулась. Я заметила ее руку с ярко-красными длинными ногтями, по-свойски поглаживающую Тима по обтянутому джинсами бедру и, резко развернувшись, выскочила из кухни. Под моими каблуками жалобно хрустнули осколки разбившейся кружки, а мне показалось, что это хрустнули, превращаясь в пыль, обломки моих надежд.
Кажется, в тот вечер я здорово напилась – впервые в жизни. И ни до, ни после не вела себя так легкомысленно и разнузданно, как в тот вечер. С кем-то знакомилась, с кем-то целовалась, курила чьи-то сигареты, пила вино, которым меня щедро угощали, и безбожно флиртовала со всеми подряд...
– ...Саш, ты не хочешь никуда ехать? – вернул меня на землю тревожный голос.
Я сморгнула и, подняв на Леонида глаза, поспешно ответила:
– Нет-нет, вернее, да. Поедем. Я посмотрю на работе каталоги и позвоню тебе.
– Отлично, Мартышка! – обрадовался он и довольно потер ладони. – Если у тебя не получится взять отпуск сейчас, поедем на новогодние каникулы. Тебе ведь хотелось бы отметить Новый год где-нибудь на островах? Мартышка, ты меня слышишь?
– Да, Лелик, да, – вздохнула я, мрачнея от старых воспоминаний. – Слышу.
– Как будто здесь и не здесь, – почти обиделся Леонид.
– Извини. Я тут.
– Десерт хочешь?
– Пожалуй, – вяло согласилась я.
И когда Лелик вышел за сладким, плеснула себе в бокал вина и залпом выпила, будто водку. Неуважительное отношение к вину многолетней выдержки, ценность которого заключалась в постепенно раскрывающемся букете. Лелик, если бы это увидел, не одобрил бы.
– Надеюсь, тебе понравится, – сказал он, возвращаясь с двумя высокими вазочками с крупной клубникой, украшенной шапками взбитых сливок. – Ты ведь любишь клубнику?
– Да, – ответила я, думая, что всегда отдавала предпочтение малине. Тим хорошо знал об этом.
– Мартышка, что все же случилось?
– Ничего, – покачала я головой, взяла ложку, но тут же положила ее на стол, так и не попробовав ягод.
Мне захотелось уйти. Но как сказать об этом Лелику так, чтобы не обидеть его, я не знала.
– Саш? – позвал он меня. И я подняла на него глаза, подумав, что сейчас он – мой милый проницательный Лелик – поймет, что я хочу уйти, и предложит вызвать мне такси.
Но он наклонился ко мне и поцеловал. И я машинально ответила на его поцелуй.
Шальное секундное желание, отдающее разнузданностью, спровоцированное залпом выпитым вином и усиленное горьким послевкусием моих некстати воскресших воспоминаний.
Второй раз в жизни вино стирало границы моих принципов, второй раз в жизни я готова была потерять контроль. Лишь бы больше не чувствовать разъедающий сердце кислый вкус одиночества, растворенного в отчаянии. Адская смесь. Впервые я хлебнула ее на той пресловутой вечеринке.
Рука Лелика смело скользнула мне в вырез платья, и это привело меня в чувство.
– Не надо!
Его объятия размякли, будто
