Малиновый запах надежды

раскисшая под дождем глина, и мне не составило особого труда высвободиться из них и встать.

–  Прости... – сказала я, глядя в сторону.

– Это ты меня прости... – хриплым шепотом произнес Леонид. – Прости. Я слишком поторопился.

– Мне лучше уйти. Извини.

Он без слов кивнул – то ли принимая мои извинения, то ли соглашаясь с тем, что мне лучше уйти. И когда я уже оказалась у дверей, опомнился и бросился за мной следом:

– Мартышка, куда ты? Ночь на дворе. Давай я тебя отвезу.

От его фразы, произнесенной с искренним беспокойством, повеяло такими знакомыми интонациями, что я невольно вздохнула с облегчением и улыбнулась:

– Нет, спасибо, я поймаю такси.

– Поймает она такси! – ворчливо произнес Леонид, старательно не глядя мне в глаза. – Подожди, я тебе его сам вызову, раз тебе так не терпится уйти. А то еще неизвестно, какие ты «приключения» найдешь.

Он схватил трубку и потыкал пальцем в кнопки. И я вновь испытала острое сожаление: ну почему, почему я не влюблена в него?

– Машина будет через десять минут, – ворчливо объявил Лелик, по-прежнему не глядя мне в глаза. – Пройди уж в комнату, чего торчать возле дверей. Ничего я тебе не сделаю.

– Лелик...

– Ну?

– Я, наверное, еще не готова.

Он промолчал, но в его взгляде, брошенном на меня, читался вполне обоснованный упрек в том, что зачем тогда я согласилась выйти за него замуж, зачем приехала к нему домой, нарядившись так вызывающе?

– Извини...

– Слышал уже.

– Ты же сам сказал, что тебе все равно... – не договорила я, понимая, что с языка чуть не сорвались те слова, которые хоть и прозвучали бы правдиво, но усугубили бы и без того неловкую ситуацию.

Но Лелик все прекрасно «услышал» и ехидно произнес:

– Все равно то, что ты меня не любишь? Да, я знаю об этом, но мне это не так уж безразлично, как тебе кажется. Я еще питаю надежды, что когда-нибудь... Пока надеюсь, а потом, может быть, устану. Саша, тебе уже двадцать шесть лет, но ты до сих пор не знаешь, чего хочешь, ведешь себя как несовершеннолетняя.

– Или наоборот, как старушка, которая уже израсходовала все свои шансы и устала от жизни, – горько произнесла я.

– А вот это брось, – уже не ворчливо- наставительным тоном сказал Лелик. В его голосе проскользнули теплые, душевные и вместе с тем беспокойные нотки. – Что бы ни произошло, шанс все равно остается. Пока мы живем – шанс есть.

– Спасибо, – выдохнула я.

– Не за что, – ухмыльнулся Лелик.

И я поняла, что он больше не сердится на меня. Но не успела что-либо сказать, как он тут же тихо, будто себе, сказал:

– Возможно, ты права в том, что не готова. Даже кольцо, подаренное мной, не надела. Мне не следовало так торопиться с предложением.

От неловкой паузы нас избавил звонок телефона. Леонид схватил трубку с излишней поспешностью и гаркнул:

– Да!

Выслушав то, что ему сообщили, он повернулся ко мне и сказал:

– Такси приехало. Пойдем, я тебя провожу.

* * *

В машине я думала о словах Лелика о том, что, пока мы живем, шанс есть. Мне очень хотелось найти новый шанс, но воспоминания составляли основной фон моей жизни, превращая настоящие события в бесцветные тени. Лейла была права, сказав, что не надо поддаваться на провокации прошлого.

«Я постараюсь, постараюсь!» – твердила в такси я себе мысленно, присягая на мелькавших в окне ночных огнях города, как на Библии.

Но когда я поднялась по лестнице и подошла к своей квартире, все мои клятвы не жить воспоминаниями, а идти в будущее оказались перечеркнутыми торчавшим в щели между дверью и косяком конвертом, который я в первое мгновение приняла за записку от Лейлы.

«Вспомни!» – одно слово, опять составленное из вырезанных из журналов и наклеенных на лист бумаги букв. Я перевернула конверт и из него выпал еще один небольшой листок.

И все сомнения в том, что анонимное послание было адресовано не мне, исчезли, стоило мне поднять упавший листок, который на самом деле оказался некачественной фотографией. Фотографией со студенческого концерта Тима и его группы.

IV

В эту ночь я легла спать почти под утро. Обнаружив в конверте фотографию, позвонила в соседскую дверь и, конечно же, разбудила Лейлу и ее семейство. Мне открыл Сергей с таким выражением на заспанном лице, что и сомнения не возникло в том, что сейчас он отнюдь не ласковым тоном выскажет все, что думает по поводу ночных визитов. Но Лейла, выглянув из-за плеча мужа, молча отстранила его, уже набравшего в легкие воздуха для гневной тирады, и вышла ко мне:

– Что случилось, Саша?

Я молча протянула ей записку и фотографию. Подруга прочитала одно-единственное слово, посмотрела на снимок и кивнула в сторону моей двери:

– Пойдем.

А затем оглянулась на мужа:

– Сережа, ложись спать. Я скоро вернусь, не волнуйся.

Мы вошли в мою квартиру. Я задержалась в коридоре, снимая плащ и туфли, а Лейла сразу же отправилась на кухню. Когда я туда вошла, подруга уже успела поставить чайник и, сидя за столом, внимательно рассматривала снимок.

– Мне это подкинули сегодня, – сказала я и достала из шкафчика две чашки. – А еще утром в почтовом ящике я нашла другую записку, только выкинула ее, потому что показалась она мне бессмысленной, никому конкретно не адресованной. В ней было всего два слова: «Забыла уже?»

Подруга кивнула и, задумчиво вертя снимок в руках, спросила:

– Этот человек с фотографии много значил для тебя?

Я сделала глубокий вдох, как перед прыжком в воду, и на выдохе произнесла:

– Да. И значит до сих пор.

– Что с ним случилось? Снимок какой- то... холодный, будто...

– Он умер, – подтвердила я ее догадки. Фраза далась на удивление легко. – Ты увидела это по фотографии?

– Почувствовала. К сожалению, я не умею видеть по фотографиям, как моя бабушка, – со вздохом ответила Лейла и аккуратно, будто святыню, положила снимок на стол. – Не передался мне ее талант. Я лучше разбираюсь в картах. Но сейчас мне показалось, будто с парнем на фотографии что-то не то. Это необязательно должна быть физическая смерть. Человек может быть мертвым духовно – спиться, стать наркоманом, опуститься. Или находиться в коме, болеть онкологией. Понимаешь? Но раз ты говоришь, что он умер...

–  Погиб, – отрывисто произнесла я.

– Молодой и красивый, – вздохнула Лейла с таким искренним сожалением, будто была знакома с Тимом. – Тот, кто подбросил анонимки, должен хорошо знать тебя.

Она высказала то, о чем я и сама думала. Но кто это и что он хотел сказать своими записками, даже предположить не могла. Никто из нынешнего окружения не знал о Тиме, даже Лелику и Лейле я ничего не рассказала. Исключением была лишь парикмахер. Но нелепо даже предполагать, что сейчас, четыре года спустя, та женщина каким-то образом разыскала меня для того, чтобы подбросить пару конвертов.

– Лейла, а ты не можешь увидеть, кто подкинул мне записки и чего этим хотел добиться? – с надеждой спросила я у подруги.

– Я не ясновидящая, чтобы знать все, лишь умею раскладывать и читать карты, – несколько резко ответила Лейла. – Но и без карт могу сказать, что тот, кто подкинул тебе письма, желает вывести тебя из душевного равновесия. Может быть, он хочет тебе таким образом отомстить за что-то?

– За что? – недоуменно спросила я. Месть – это уже что-то из восточного, близкого Лейле, но никак не мне.

– Не знаю. Ты не делилась со мной своими историями из прошлого.

– Но ведь ты прочитала его по картам и назвала «страшным», – невольно поддела я подругу.

И Лейла бросила на меня такой взгляд, что я осеклась. На секунду мне показалось, что сейчас она, обидевшись, встанет и уйдет, но она лишь тяжело вздохнула:

– Ох, Саша...

И мне показалось, будто она знает что-то больше того, что я помню сама о себе, но не хочет говорить.

Нелепое предположение, которое тут же развеялось. Ну, в самом деле, что может знать обо мне Лейла? Сама же ведь только что призналась, что может читать только карты – символы, картинки. О моем прошлом мог бы поведать лишь тот, кто меня хорошо знал, но никак не карты.

–  Тебе не нужно искать того, кто это делает, – сказала вдруг Лейла, словно прочитав мои мысли. – Лучший выход – проигнорировать записки. Зачем тебе знать виновного?

– Как зачем? Морду набить за такие дела, – усмехнулась я.

Но подруга не поняла моей иронии, сердито сверкнула на меня глазами- маслинами и поджала губы.

Она пробыла у меня еще с час. К теме анонимок мы больше не возвращались. Я рассказывала ей о Лелике и его предложении. И по лицу Лейлы было заметно, что она одобряет кандидатуру и выступает за то, чтобы я вышла за Леонида замуж.

– Но я не люблю его, – закончила я.

Подруга не ответила. Хотя мне казалось, что с ее восточной покорностью должна была сказать что-то вроде «стерпится-слюбится». Но нет, она промолчала, лишь задумчиво покусала кончик длинной и толстой косы и вздохнула, думая о чем-то своем.

После ее ухода я еще долго просидела за письменным столом в комнате, рассматривая в ярком свете настольной лампы фотографию и записку. И я, вначале скептически приняв предположение Лейлы о мести, подумала о том, что сама когда-то мелко мстила Тиму за его роман с рыжеволосой девицей, с которой он целовался на кухне.

* * *

...Она была не из наших, не из института. Поговаривали, будто ее отцом был важный областной чиновник. Может, и так. Девушка явно принадлежала к обеспеченной семье – ездила на новой