восемьдесят первом — восемьдесят втором году.
— Больше двадцати лет назад! — воскликнул врач. — Простите, но сейчас мне эта фамилия ничего не говорит. Вообще-то она мне действительно знакома, так что, вероятно, вы правы. И такая пациентка у меня была. Но я ничего не могу про нее вспомнить.
— Вот ее портрет, — сказала я. — Может быть, он вам поможет освежить память.
Врач настороженно посмотрел на меня, потом взялся за портрет.
— Да, — наконец признал он. — Это лицо мне знакомо. Подождите минутку, я попрошу сестру поискать и принести из архива карту этой больной. Тогда все окончательно встанет на свои места.
Пока медсестра ходила за картой Рюриковой, врач сосредоточенно изучал портрет Татьяны.
— Кажется, я ее вспомнил, — неожиданно сказал он нам. — С ней была еще странная история…
Но в этот момент вернулась медсестра с картой. И врач углубился в изучение записей. Наконец он оторвался от чтения и смущенно посмотрел на нас.
— Прежде всего, я хочу спросить, кем вы приходитесь Татьяне Рюриковой? — спросил он у нас.
Врать, что мы из милиции, было бесполезно. Поэтому мы рассказали врачу правду. О двух убийствах, об аресте Толи и о том, как нервно он реагирует на одно упоминание о своей жене.
— Это меняет дело, — сказал врач. — Пожалуй, я могу нарушить наши правила. И хотя вы не родственники и не милиция, я расскажу вам все, что знаю об этой женщине и истории, которая с ней случилась.
Врач наклонился поближе к нам, положив сцепленные руки на стол, и начал рассказ:
— Татьяна Рюрикова поступила к нам по заявлению ее мужа. Он утверждал, что после тяжелой психологической травмы, нанесенной его жене смертью обоих родителей, у его жены повредился рассудок. Вначале мне показалось, что он прав. Женщина не реагировала на окружающих, полностью уйдя в свой внутренний мир. Но постепенно я начал понимать, что эта реакция вызвана не столько смертью родителей, чему ей пришлось стать свидетельницей, а какой-то более глубокой причиной. Женщине требовалась не медикаментозная помощь. Ей был нужен психоаналитик.
— И вы ей нашли такого специалиста?
— Да, сначала я хотел работать с ней лично. Но потом понял, что специалист справится с задачей лучше.
— И как звали того специалиста?
— Максим Бурцев, — ответил врач. — Тогда он был молодой, но чрезвычайно одаренный специалист. Уже через месяц у пациентки наметился положительный сдвиг. А спустя полгода она была практически здорова. Адекватно реагировала на внешние раздражители. И муж сам попросил меня выписать его жену.
— А потом? — спросила я. — Вы ведь обязаны наблюдать своих пациентов еще некоторое время?
— К сожалению, в назначенный день Татьяна на прием не явилась, — сказал врач. — В районном психиатрическом диспансере, где она после выписки из нашей больницы была поставлена на учет, она тоже не появлялась. Обеспокоенный, я позвонил ей домой. Но там подошли какие-то другие люди. И сказали, что только что переехали в эту квартиру. И сведений о прежних жильцах не имеют.
— Очень интересно, — пробормотала Катька. — И это все?
— Все, — развел руками врач. — До настоящего дня я не имел больше никаких сведений о Рюриковой.
— А тот психоаналитик, который работал с ней? Может быть, она звонила ему? — спросила я.
— Конечно, я поинтересовался у Максима. Но он был в такой же растерянности, что и я. После выписки Татьяна и ее муж словно в воду канули.
— Но как же так? — удивилась я.
— Я даже обратился за помощью в милицию, — сказал врач. — У меня есть свои связи в уголовном розыске. Им удалось разыскать мужа Татьяны. Но он оказался чист. В районном отделении милиции лежало его заявление об исчезновении жены. Муж Татьяны рассказал работникам уголовного розыска, что через неделю после выписки Татьяна снова начала заговариваться. Заставила его поменять квартиру, переехать в другой район. Но ей становилось все хуже. Она снова начала рваться на место аварии своих родителей. И однажды, после того, как муж завел разговор о том, что ей хорошо было бы еще немного полежать в стационаре, она просто ушла из дома. Ушла и не вернулась.
— Ушла? — недоверчиво переспросила я. — Но куда?
— Этого ни я, ни милиция так и не узнали. Заявление об исчезновении гражданки Рюриковой, написанное ее мужем, лежало на столе участкового. Но поиски пропавшей гражданки ничего не дали. Ни на месте аварии, в которой погибли ее родители, ни на кладбище, где они были похоронены, этой женщины не видели.
— Дайте нам на всякий случай координаты Татьяниного психоаналитика, — попросила я. — Мы попробуем поговорить с ним.
— Пожалуйста, — согласился врач, что-то чиркнув на бумажке. — Вот его телефон. Домашний и рабочий. Позвоните, узнайте. Но уверяю вас, он ничем не сможет вам помочь. Он знает не больше моего. Даже сомневаюсь, что он сможет вспомнить такую пациентку.
Распростившись с врачом, мы отправились на улицу. Совещаться.
— Если сейчас поедем к этому Максиму Бурцеву, то наверняка не успеем вернуться в Рощино до приезда Сереги с Прапором, — сказала Катька.
Перед этим разговором каждая из нас по два раза попыталась дозвониться до своего любимого. Увы, то ли связь была такой негодной, то ли наши приятели вытворяли что-то немыслимое со своими трубками. Во всяком случае, дозвониться до них мы не смогли.
— Ладно, не мотаться же нам двадцать раз в город, — сказала Катька. — А Серега с Прапором если любят нас, то подождут. Ничего с ними не случится.
Я пробормотала, что сегодня вообще-то уже понедельник, а значит, у них рабочий день. И наверное, и Серегу и Прапора ждут в фирме.
— Вот и нечего по лесам мотаться за девушками! — заявила Катька вопреки всякой логике.
После этого мы позвонили психоаналитику. Максим оказался дома. Во всяком случае, телефонную трубку снял он сам.
— У меня все часы расписаны, — сообщил он нам, как только мы заикнулись, что хотели бы к нему приехать. — На месяц вперед.
— Ну, пожалуйста, — заныла я. — Очень трудный случай. И не терпит отлагательства. Дело, может быть, идет о жизни и смерти человека.
— Хм, — послышалось в трубке. — Если и в самом деле все так серьезно, то я бы мог выкроить для вас полчасика. Но вы сами понимаете, придется оплатить двойной тариф.
— Разумеется, мы согласны! — закричала я, даже не собираясь выяснять, сколько это «двойной тариф». — Куда подъехать?
— А почему у вас нет моего адреса? — внезапно насторожился Максим.
— Я его потеряла, — стыдливо соврала я.
— Ладно, пишите, — распорядился Максим.
Психоаналитик жил в просторной двухкомнатной квартире на Петроградской стороне в старинном доме. Сам Максим нам не понравился. Редкие волосики на черепе, выдающиеся вперед зубы и маленькие глазки никого не способны украсить. Но, кроме всего прочего, у него была еще и какая-то бледная кожа, щедро припорошенная юношескими угрями, которые серьезному человеку иметь вроде бы уже не полагалось. Из юношеского возраста он вышел лет двадцать назад. Как минимум.
— Чем могу помочь? — спросил он, проведя нас с Катькой в гостиную.
Вообще-то я понятия не имела, из чего складывается беседа психоаналитика со своими пациентами. Но подозревала, что человек, которого ничего не тревожит, не пойдет к врачу. Поэтому я принялась вдохновенно придумывать себе проблемы. А заодно придумала их и Катьке. Чего уж там, раз все равно вместе пришли.
Я рассказала про свои отношения с Серегой, Катька рассказала про свои с Прапором. Время от времени психоаналитик задавал нам ничего не значащие вопросы. Но неожиданно для самой себя я вдруг
