детские каракули. Мой следователь поднял на ноги весь шифровальный отдел, добиваясь расшифровки письма. Шифровальщики наконец выдали заключение: полная бессмыслица и бред.
– И почему же вас все равно не отпустили?
– Вот поэтому и не отпустили. В органах решили: раз доказать мою полную невиновность нельзя, значит, надо подстраховаться и подержать меня несколько лет за колючей проволокой. Но я не в обиде. Могло быть и хуже. Любого немца тогда могли заподозрить в пособничестве фашистам.
– А вам не кажется странным такое совпадение, что и анонимное письма, и странная шифровка появились как по заказу? – спросила Инна. – Ведь если бы у следователя была только анонимка, вас бы как героя войны могли отпустить бы.
– Признаюсь, мне эта мысль в голову приходила. Но я не представлял, кому понадобилось меня подставлять. Мой роман с Эрикой давно закончился. Я старался видеться с ней как можно реже или приходить к ним в дом, когда точно знал, что там будет Роланд. Сам не знаю, почему я не рвал с ней. Должно быть, в глубине души все еще любил ее. Я всегда был сентиментальным дураком. И не мог смириться с мыслью, что никогда больше не увижу Эрики. И потом мне не давала покоя мысль, что Эрика не врала. Что Алексей и в самом деле мой сын. Я хотел наблюдать за тем, как он растет.
– Но из лагеря вы вернулись, когда Алексей был уже взрослый, – заметила Наташа.
– Да, ему было уже шестнадцать. Но мы быстро с ним подружились. И хотя после тюрьмы и лагерей многие смотрели на меня косо, но Роланд к их числу не относился. Благодаря Роланду меня взяли на работу. Благодаря ему же я получил квартиру.
– Эрика тоже, наверное, была сама не своя от счастья, – сказала Инна.
Доктор Гун помрачнел.
– Нет, – наконец глухо произнес он. – Она вовсе не обрадовалась.
– Как же так? – удивилась Наташа.
– Она считала, что я могу быть опасен для нее и ее семьи. Все-таки бывший заключенный. Таким знакомством не похвастаешься в обществе. Ее страсть растаяла без следа. Да что там говорить! Она не прислала мне в лагерь ни одного письма. И когда я появился на пороге их дома, почти что окатила меня помоями. Не в буквальном, конечно, смысле. Но держалась в моем присутствии так, словно с трудом сдерживает гнев и презрение. Именно Роланд делал все, чтобы придать нашим отношениям видимость прежней дружбы.
– А не мог ли при всем при этом Роланд Владимирович быть тем самым «доброжелателем», который настрочил на вас анонимку? – спросила Инна. – Узнал про вашу связь с женой и решил отомстить. А все остальное – умелое притворство.
– Это совершенно не в его духе, – отмел все подозрения доктор. – Но если даже допустить, что от ревности у него помутился рассудок и он решился действовать таким образом, ему совсем не нужно было писать анонимок. Он занимал такое положение в армии и в том самом отделе, куда я попал, что мог запросто подлететь под «вышку». Нет, это не он. Я же видел свое дело, там нет и намека на Роланда.
– Видели свое дело?! – хором воскликнули сестры. – И анонимку тоже?
– Да, с началом перестройки все архивы госбезопасности открыли. При желании любой мог ознакомиться со своим делом. Многие тогда узнавали, что ближайшие соседи и коллеги по работе упекали их на приличные сроки. Прочел свое дело от корки до корки и я. Увы, почерк, которым была написана анонимка, был мне не знаком.
– Ясно, – сказала Инна. – Так вы и не знаете, кто вас отправил в тюрьму?
– Нет, – покачал головой доктор. – Это дело прошлое. Ворошить теперь его не к чему. Да и признаюсь, это слишком больно.
Сестры попрощались с доктором. Он приглашал их заходить к нему в любое время дня и ночи, когда понадобится его помощь. Расстались они лучшими друзьями.
– Надо же, такой славный человек и пострадал ни за что, – сказала Инна. – Как думаешь, а мы могли бы помочь ему?
– Господи, только не это! – простонала Наташа. – Не хватало еще и проблемы доктора на себя взвалить. Пусть сам думает, кто мог его подставить.
– Мне за тебя стыдно, – сказала Инна. – Он так по-доброму отнесся к тебе. Сразу же стал щупать твой живот. Даже в лице переменился. Сразу видно, что он хороший человек и испугался за тебя. Нужно ему помочь.
– Но как?
– Для начала сходим и сами посмотрим, что там за анонимку прислали ему на него, – сказала Инна.
– А как же Сильви? – напомнила Наташа.
– Раз ее отец и жених не волнуются, то чего нам переживать, – сказала Инна. – Надо только сообщить инспектору Пельше, что господин Яунайс и не думает ехать на выручку своей дочери.
– Да, – кивнула Наташа. – А еще необходимо выяснить, не хранился ли тот яд, которым отравили моего дедушку, в аптеке у тети Иды.
– Лично я думаю, что Ида не такая идиотка, чтобы травить деда ядом, который она взяла у себя в аптеке. Ведь ее моментально вычислили бы. Наверное, и в полиции думают так же, раз Ида до сих пор на свободе.
Инна была совершенно права. Инспектор Пельше отлично знал свое дело. Поэтому, как только в лаборатории эксперты выяснили, какой именно яд нужно искать, он принялся за работу. Узнал он и то, что Ида работала фармацевтом в аптеке, и то, что в ее распоряжении находился целый шкаф, набитый ядами и ядовитыми веществами. В аптеке произвели ревизию, но нужного яда не нашли.
Однако инспектор надежды не терял. Яд мог быть позаимствован и в другой аптеке. Инспектор понял, что ему следует очень внимательно ознакомиться с жизнью Иды и ее окружением. На это у полиции ушло ровно два дня.
– Нашел! – С этим возгласом в кабинет инспектора вошел полицейский.
Инспектор оторвался от своих раздумий и с интересом уставился на подчиненного.
– Нашел! – радостно повторил тот. – Вы, господин инспектор, прямо прозорливец. Недаром вы настаивали, чтобы я порылся в прошлом нашей госпожи фармацевши. Она и в самом деле привлекалась к уголовной ответственности.
– Когда? И за что? – оживился инспектор.
– Дважды, – сказал полицейский.
– Даже дважды, – удовлетворенно кивнул инспектор, потирая руки и показывая, что готов выслушать подробности.
– Так вот, первый раз в шестьдесят седьмом году за хулиганство. Но тогда ее отпустили в связи с незначительностью совершенного преступления и по молодости лет. Она отделалась легким испугом. А вот во второй раз девица попалась на краже в семидесятом году. Тут уж ей пришлось посидеть, вышла она на свободу только в семьдесят третьем году. И буквально через пару месяцев вышла замуж и поменяла фамилию. Поэтому мы так долго ничего не могли на нее раскопать.
– Дай сюда бумаги, – распорядился инспектор. – Любопытно взглянуть, что же за птица эта, наша уважаемая мать семейства госпожа Ида.
Инна с Наташей стояли в здании, где располагался судебный архив города Риги и не знали, как поступить. В проходной их спросили о цели визита. Когда сестры рассказали, что они хотели бы ознакомиться с делом господина Гуна, подозреваемого в измене Родине в пятидесятых годах, над ними просто невежливо посмеялись.
– Все бумаги давно уничтожены, – сказала им архивная тетка. – А если что и сохранилось, так только на руках. У нас ничего с тех пор не осталось.
– Вы уверены? – осторожно спросила Наташа.
– Noteikti, несомненно, – кивнула тетка. – Я точно помню. Места для хранения новых документов не осталось. Очень вовремя грянула эта ваша перестройка. Вот под шумок от старых дел и избавились, мол, к чему эту советскую галиматью хранить. У нас своих преступников выше крыши имеется. Архив открыли, и в течение года любой мог ознакомиться со своим делом. А потом сжечь его или по желанию взять с собой.
– А кто этим занимался? – спросила Наташа.
