с бутербродом. Лика и Павел, которых так и уложили в одной комнате, еще не проснулись. Из их комнаты не доносилось ни звука. Лика — известная соня. А Павел, видимо, отсыпался после ночных потрясений.
О себе же Рита не могла сказать, что спала хорошо. Мысли беспокойными пчелками тревожили ее покой, разгоняли сон назойливым жужжанием, жалили домыслами и одновременно вызывали неясную радость. Возможно, она выспалась днем, но, скорее всего, дело было не только в этом. День, не считая тех часов, что она провела во сне, выдался слишком уж нервным. И концентрация беспокойств и потрясений на тот небольшой отрезок времени бодрствования оказалась высокой.
Еще ей думалось о Михаиле. Даже больше, чем обо всех событиях минувшего дня. Рита опять вспоминала, и при этом в груди что-то сладко замирало, тот момент, когда мужчина нес ее, замерзшую и босую, на руках в дом. И это событие ей казалось едва ли не важней того, случившегося с ней в двадцать два года. Велико ли дело — потерять девственность. А вот чтобы тебя носили на руках — это еще надо заслужить. И неважно, что Михаил нес ее на руках не в романтическом, а в рыцарском порыве. Кто сказал, что рыцари не были романтиками? Они как раз и были, в Ритином понимании, самыми настоящими романтиками. Конечно, она не строит никаких планов на этого мужчину, но ведь переживать в мечтах еще раз волнительный момент никто не запрещает. И в воображении Риты Михаил
