нас за бдительность, а Инка, решив, что надо ковать железо, спросила:
– А что слышно про Надежду Семеновну? Вы ее уже вызвали?
На другом конце трубки установилось продолжительное молчание. Наконец майор тихим и каким-то полузадушенным голосом проговорил:
– А вам откуда про нее известно?
– Вы же своих источников никогда не открываете! – возмутилась Инка. – Почему же от нас требуете?
Майор подумал и сказал, что его источники – это его личное дело, а наш источник пусть нам и расскажет, что данная особа взяла отпуск на неделю и исчезла из поля зрения сослуживцев. В общем, картина складывалась какая-то очень уж подозрительно знакомая.
– Что там твой папа говорил про домик в деревне? – спросила я у Лешки после того, как мы попрощались с майором, клятвенно его заверив, что никуда из города ни на шаг.
Лешка проявил неожиданную живость мысли и твердо заявил, что ни в какую деревню не поедет, пускай милиция этим занимается. Ему неохота перебегать ей дорогу. Для человека, который еще недавно прощался с жизнью, его позиция была просто возмутительна. Мы ему так и заявили, но он почему-то не устыдился.
– И все равно мы сейчас от моего папки ничего внятного не добьемся, – твердил Лешка. – А тем более – точного адреса его знакомой. Он вполне может послать нас куда-нибудь в противоположную сторону. Вы хоть это поймите.
Мы подумали и сказали, что Леша прав.
– Остается надеяться, что у майора есть адрес этой тетки, – вздохнула Инка и предложила: – А что, если нам немного перекусить?
– Точно! – оживился Лешка. – И можно позвать Светлану.
Инка пробормотала, что вряд ли она на свободе до сих пор, но Лешка ее уже не слушал.
Майор же свое время проводил не столь приятно. Про домик в деревне он тоже был наслышан, и его источник мог с точностью до нескольких десятков метров указать его месторасположение. Чем дольше слушал майор свой источник, тем больше убеждался в том, что интуиция его не подвела и что съездить в деревню очень даже стоит.
– Сестра там обычно все летние месяцы жила, – рассказывала Любовь Семеновна, которую майор нашел на квартире ее сестры – Надежды Семеновны, работавшей в той самой клинике, где столь долго и счастливо лечился Лешкин папа. – Так было до прошлого года. В прошлом году Надя по секрету рассказала мне, что познакомилась с одним прекрасным человеком, и поэтому времени у нее на деревню оставалось мало. Она бы и вовсе ее забросила, но ее кавалер оказался большим гурманом, и сестра предполагала, что и к ней он потянулся из-за ее домашних разносолов. Речь о том, чтобы вовсе не ездить в деревню, не шла, просто она поставила дело так, что мне пришлось свой отпуск проводить в деревне и следить за ее проклятыми огурцами и помидорами. Представляете, как мне это было приятно, особенно если учесть, что я их ем только в свежем виде, а все эти засолки и маринады терпеть не могу. Но сестра есть сестра. Видя, как она из сил выбивается ради своего красавца, я сочла своим долгом помочь ей хоть немного. Но дело этим не кончилось, напрасно я надеялась, что ее хахаль уже осенью на ней женится. Ничего подобного, у него нарисовалась какая-то там жена. Надька о ней отзывалась очень плохо, но я-то знала, что нельзя ожидать от влюбленной женщины, чтобы она хорошо отзывалась о сопернице, да к тому же еще удачливой. И я решила посмотреть сама, что это за особа. Каково же мне было, когда я узнала, что это Верка.
– И что вы решили предпринять? – поинтересовался майор.
– До сих пор кляну себя за то, что ввязалась в это дело. И даже не столько за то, что ввязалась, а за то, что не умею держать язык за зубами, – проговорила Любовь Семеновна. – Что мне стоило промолчать? Так нет же! Как полная идиотка, помчалась к своей ненаглядной сестрице, чтобы порадовать ее, сообщить, что соперница – моя однокашница, мы с ней вместе учились в университете. Я-то думала, мою сестру это как-то образумит. К тому же я знала, что с мужем у моей подруги все в порядке, живут они дружно, растят сына-недотепу, но ни о каком разводе у них и речи нет. Я все это сестрице и выложила, а она вместо того, чтобы согласиться с моими доводами и оставить несчастного мужика в покое, стала еще активнее его домогаться. Нехорошо так говорить, но она совсем спятила.
Майор был того же мнения. Ему хватило нескольких минут общения с доставленной из деревни Надеждой Семеновной, чтобы предположить, что она нуждается в усиленной медицинской помощи, желательно – за металлическими решетками. Начать с того, что она во всем обвинила Лешку, намекнув, что орудие убийства и одежда, в которой он его совершил, спрятаны у него дома. Майор вежливо указал ей на тот факт, что оружие и одежда и в самом деле были спрятаны, только не у Лешки, а у нее дома. Она же, не переводя дыхания, обвинила во всем свою сестру и даже уверяла, что именно по ее просьбе приобрела целых два пистолета Макарова, оба с глушителями. Один почему-то остался у нее, а второй неизвестным образом оказался у Яна, который им так толком и не воспользовался. На вопрос, чем же могла руководствоваться ее сестра, когда стреляла в свою старую подругу, Надежда ответила, что сестра хотела помочь и избавить ее от соперницы. О том, что майор потрудится и проверит ее алиби, она не думала и очень обиделась на него, когда он ей об этом сообщил.
– Почему вы мне не верите? – истерично вопила Надежда. – Тот тип врет, он у меня весь вечер провел. Почему вы верите ему, а не мне?
– Дело в том, что того человека не было в городе в это время, он ездил с любовницей к морю. А чтобы добраться до того моря, ему пришлось пересечь границу, что и было зафиксировано соответствующими службами.
Надежда Семеновна выразилась в том смысле, что это чушь, которую майор выдумал специально для того, чтобы ее подловить, а человек тот находился в городе.
– Это вы так считали, потому что он всем рассказал, что заболел какой-то кожной дрянью, которая не опасна, но не очень-то привлекательно выглядит. Ему приходилось скрывать свою связь по причинам личного характера, поэтому он всем и врал, чтобы его не беспокоили, – пояснил майор. – Можете мне не верить, но имеются документы, а они врать не станут.
Ознакомившись с документами, Надежда Семеновна несколько изменила свои показания, заявила, что сестра договорилась пойти в гости, где должна была появиться и Вера, и предложила ей, Надежде Семеновне, пойти вместо нее, чтобы посмотреть, что из себя представляет соперница. Надежда Семеновна согласилась, а сама проболталась по городу и ни в какие гости не пошла.
– Я же отлично понимала, что не смогу разыграть из себя человека незаинтересованного. Та женщина, если увидит меня, мигом смекнет, что дело не чисто. И потом: не хотела я с ней встречаться. А когда узнала, что в тот вечер она была убита, то сразу же заподозрила свою сестру, которая думала, что у меня есть алиби, и поэтому так спокойно действовала. Пришлось срочно выдумывать себе другое алиби, чтобы не подводить сестру.
Майор все это выслушал и продемонстрировал Надежде Семеновне ее собственный дневник, в котором она шаг за шагом описывала свои приготовления к убийству и ни словом не обмолвилась о том, что ее к этому кто-то вынуждал.
– Это не мой дневник, – заявила Надежда Семеновна.
Но тут уж терпение майора лопнуло.
– Экспертам видней, – сказал он подследственной. – А по их мнению, записи в дневнике сделаны одним почерком, и принадлежит он вам.
Но дама продолжала уверять, что ни в чем не виновата. Тогда майор решил побеседовать со второй сестрой и показал ей протокол допроса. Сделал он это в надежде на то, что праведное негодование, а также забота о собственной шкуре заглушат родственные чувства и она расколется. Так и случилось. Женщина, ознакомившись с показаниями своей сестрицы, схватилась за сердце, а потом начала шарить в сумочке в поисках валидола. Положив под язык сразу десяток валидолин, она немного пришла в себя и смогла говорить. Майор не сомневался: поддайся он жалости и вызови ее на следующий день – так она за ночь придумает для своей сестры десяток смягчающих обстоятельств. А сейчас гнев заставил ее разоткровенничаться.
У этой женщины имелся свой взгляд на произошедшее, и он несколько отличался от показаний ее сестры.
