— Можно еще кое-что спросить у вас?
— Давай спрашивай, — ответил я, ковыряясь с веслами.
— А как же… волшебник?
— Ну, в принципе с ним обстоит так же. Он должен сам устраивать свою жизнь, как и любой другой человек. А вот в
— Может он, например, приостановить дождь или согреть прохладный воздух?.. — невинно спросила Марге.
Я растерялся.
— Э-э, ну да, но только ненадолго и на очень небольшом пространстве.
— Все меня забрызгивают сегодня, — пожаловалась в ответ Марге.
— Вот наказание, я же не нарочно! — пробормотал я, пытаясь справиться с веслами. Лодка неуклюже подходила к берегу, Я посмотрел через плечо — за кустами виднелся флагшток. Лагерь был погружен в глубокое сонное спокойствие. Небо местами прояснялось.
— А. почему никто не должен об этом знать… Кааро?
— Почему? Разве я не сказал? Потому что люди не верят в невозможное. Это раздражает, с этим нельзя примириться, а значит, этого не существует. Как могут существовать вещи, которые нельзя ни увидеть, ни услышать?
— Да, — сдержанно ответила Марге. Может быть, она вспомнила о своем друге Прийте?
Берег был близко. Когда я поднял весла, чтобы лодка подошла к берегу сама, из тумана прямо на нас выскочила небольшая серая моторка, буквально в нескольких метрах резко развернулась и с пронзительным треском скрылась в тумане. За рулем сидел мужчина в больших темных очках.
Марге вскрикнула.
6
— Слушай, дай-ка мне тоже разок затянуться. — Фатьма высвободила голую до плеч руку из-под одеяла. Опустив глаза, я протянул ей сигарету и зажег спичку. Для меня было несколько неожиданно, что она курит.
Мы молча курили, сосредоточенно затягиваясь. Снаружи, сквозь неплотно закрытый полог, виднелась полоска облачного неба.
Звон в ушах прекратился. Теперь все в порядке. Конечно, это не значило, что я полностью забыл
— Слушай, что это за дребедень в твоей жестянке? — поинтересовалась Фатьма. — Какая-то палочка, игральная кость?
Я растерялся. Теперь, когда полуобнаженное плечо Фатьмы и ее рука, слегка покрывшаяся гусиной кожей, как реальность были у меня перед глазами, все остальное не имело значения. Правда, на какой-то миг привыкший к проторенным путям благоразумный флегматик, еще сидевший во мне, словно квартирант, медлящий освободить квартиру, пытался вразумить закусившего удила по-юношески влюбленного безумца — мол, как же это, нельзя же так… Но влюбленный безумец послал ментора куда подальше, к черту на рога или в другое место, даже чемоданы его выкинул в окно, да еще пронзительно свистнул вслед, засунув в рот два пальца. Иначе говоря, если у меня и промелькнула мысль, что надо бы удалиться из палатки, я и пальцем не шевельнул.
— Ох ты, — сказала Фатьма теперь уже дружелюбно. — Не угодно ли, до чего же ты меня напугал! И часто ты такие номера выкидываешь?
— Да, Фатьма… знаешь, я задремал, и мне приснился какой-то странный сон. Ну ты скажи, ведь глупо же? Слушай, Фатьма, мне кажется, что мы страшно давно знакомы! — шептал я с жаром — и тут же сам поверил в это.
— Мне тоже кажется, — вежливо ответила Фатьма. Она о чем-то задумалась и потом медленно проговорила: — Действительно, странное дело, не угодно ли, — я тоже видела во сне, что ты плывешь в какой-то лодке по какому-то озеру, и с тобой там вроде бы какая-то девушка…
Она не выдумывала. Ей и в самом деле могло это присниться. Фатьма даже слегка посмеялась — по правде сказать, это все выглядело нелепо, особенно на фоне нашего недолговременного знакомства.
— Слушай, а где это я нахожусь? — вдруг полюбопытствовала она.
— У начальника ла… Да вообще-то, в моей палатке.
— Ах так? Ну да. Ясное дело. Когда мы возвращались, было еще темно и я, кажется, была чуть-чуть пьяна.
— Вовсе ты не была пьяна!
— Она махнула рукой. Разуверять ее не стоило. Она лучше знала.
— Дело в том, что я только что проснулась. Холодновато стало. Беру я свой свитер и вижу — не угодно ли, кто-то очень аккуратно сложил всю мою одежду. Слушай-ка, ведь не ты же это сделал?
— Я…
— О небо! Господь всемогущий! В жизни не встречала такого мужчину! — воскликнула Фатьма. Потом сказала серьезно и искренне: — Ты прости, что я такая любопытная. Я ведь не знала, что эти образцы горных пород или… что это там у тебя…
— Да нет, что ты, — нахально оправдывался я. — Просто я видел скверный сон, ей-богу, Фатьма! — Безжалостно преодолевая себя, я швырнул жестяную коробочку к дорожной сумке. Она брякнулась со звоном.
Фатьма покосилась на сумку и призналась:
— Немножко голова болит.
Она внимательно посмотрела на меня и, кажется, хотела опять лечь. Вдруг глаза ее широко открылись.
— Но послушай-ка, Кааро! — Она не привыкла к моему имени и произнесла его с запинкой, неуверенно. — А где ты был все это время?
— Снаружи, — честно ответил я. — Дремал там… в палатке, где был банкет.
— Так ты… ты, значит, не решился остаться здесь? — спросила Фатьма, еще шире открыв глаза.
Я пожал плечами. Фатьма тихо засмеялась.
— Не хочешь ли ты сказать, — спросила она, — что ты… меня раздевал? — Она сбросила свитер с плеч.
Я быстро отвернулся.
— О небо, вот ты какой, оказывается! — Фатьма по-детски хлопала в ладоши. — Я еще не… Ах!
Она смеялась долго и весело. Я же все больше терялся.
— А еще предложение мне делал, ой, ну не угодно ли! — смеялась Фатьма.
Я не очень понимал, почему она смеется.
— Фатьма, но ведь это же серьезно, — сказал я сдавленным голосом.
— Посмотрим, посмотрим, — она продолжала хохотать, потом вдруг замолчала и вытянулась.
— Бррр… прохладно! Сколько сейчас времени? Ах, только без четверти пять… — пробормотала она, выбираясь из-под одеял. Краем глаза я заметил ее голые бедра и тонкую талию. Она на коленях подползла к пологу, занавешивающему вход, и, слегка посапывая, принялась завязывать тесемки. Зеленый свет в палатке сразу стал более темным. Я судорожно сглотнул. Фатьма продолжала возиться у входа. Я не знал, что мне делать.
— Да, не скажешь, что тут тепло… — заметила Фатьма за моей спиной. И прибавила весьма
