— В красной спальне, — ответил он.
— Это спальня для наследника престола.
— В этой стране — демократия.
— Да, я знаю, но ты сам выбрал, где жить?
Нет, я там рос, в красной спальне.
— Мама решила, что ты этого достоин. Я бы не выдержала, там очень торжественно. А что ты делаешь? — Макс ставил завтрак на серебряный поднос.
— Бабушка ест в своей комнате; если честно, не считая вчерашнего дня, когда… когда вы приехали, она уже лет пять не выходила из своих комнат, — Макс взял поднос и пошёл наверх. Поставил, и тут дверь открылась, будто бабушка прислушивалась; «доброе утро, бабушка»; она вместо приветствия больно схватила его за руку, втащила в гостиную. Шторы были закрыты, Макс рассмотрел только кипы журналов на полу, почувствовал резкий запах успокоительных капель.
— Бабушка, ты чего?
— Это ужасно, правда?
— Что?
— Она приехала.
— Я не знаю, — честно ответил он.
— Где она?
— На кухне.
— Что делает?
— Ест. Бабушка, отпусти, мне тоже надо поесть и в школу бежать.
— О, Макс, — она прислонилась к стене, и Макс подумал, что бабушка словно сняла маскарадную маску, с блёстками и перьями. Лицо её было усталым и растерянным, и ещё — старым? — Иди в школу, заяц, давай, беги, передавай Снегу привет, попроси прощения за вчерашнее.
«Да уж, — подумал Макс, — орали они друг на друга, будто слова — вместо шпаг…» Макс даже вспоминать не хотел, потому что впервые за свою жизнь видел бабушку несдержанной. Он вернулся на кухню, Марианна по-прежнему сидела там, пила чай, как он: обхватывая кружку ладонями, будто греясь после прогулки на морозе; налил себе чаю и накидал блинчиков.
— Как мама? — Макс чуть не подавился, прокашлялся.
— В каком смысле?
— Пьёт валерьянку, спрашивает о каждом моём шаге?
Макс решил не отвечать. Доел завтрак, накинул куртку, выкатил велосипед и уехал. Снег сидел за партой, зевал.
— Привет. Они уже распилили тебя пополам, как в цирке?
— Что? Нет ещё. Прости, я забыл Маклахлана.
— Ничего, я великодушен, ты же знаешь.
— И ты вчера разбил что-то в рюкзаке.
— Ага, колбы. Мне их на один день рождения одна из бабушек подарила, узнала от Капельки, что я химией увлекаюсь, «Набор юного химика» называется…
— Я куплю тебе новые.
— Хр-р, даже не думай. Я скажу бабушке, она мне ещё подарит, а то они вечно мучаются, что нам дарить…
Из школы Макс заехал в супермаркет, купить зелени, овощей, сахара; на него все оглядывались — в городке уже знали о приезде Марианны, не от Снега, тот приехал домой, раскидал вещи и сразу лёг спать; кто-то заметил такси, которое поднималось в гору, взял бинокль и посмотрел, кто из такси вышел.
— Как поживает мама? — сладко пропела кассирша.
— Бабушка? Все в порядке, — ответил Макс, не расслышав вопроса.
В замке стояла тишина; Макс подумал: а что в этом хорошего? Вот здорово, когда приходишь домой, а там человек, который готовит тебе ужин, слушает заодно радио, проигрыватель и телевизор, читает книгу, принимает ванну и кричит: «это ты? я в ванной, иди ко мне, у меня тепло и пахнет жасмином». Он пришёл со школы — а в его комнате, в его кресле, сидела мама. Он вообще никого не впускал в свою комнату; бабушка уважала это желание, они ходили друг к другу как в гости — стучались и могли ответить «нет». А она — вошла так легко и сидит, читает одну из книг — Маклахлана, которого он так и не отнёс Снегу. Похожа на бабушку, как и она — в пеньюаре, только её фиолетовый, но тоже из шифона, шёлка, кружев, со шлейфом, шуршит. Тапочки расшиты бисером, на каблуках, с загнутыми носами, восточные.
— Привет, — сказала она.
Макс бросил рюкзак в угол и сказал: «уходите».
— Как грубо, — подняла она брови. Макс с неприязнью заметил, что она, в отличие от бабушки, сильно красится: брови подведены, глаза, губы, пудры слой. Словно для съёмок.
— Я никого не впускаю в свою комнату, — ответил он.
Она оглядела комнату ещё раз; пока ждала сына — прощупала каждый миллиметр: какой он, чем живёт? Геральдические лилии на стенах — красный шёлк с золотом; из красного бархата, с золотыми кистями балдахин над тяжёлой резной кроватью; из красного резного дерева вся мебель; это была парадная спальня, для наследника престола, который посетит раз в жизни вассала; до Макса в ней никто не жил, даже не думал; после кровати самым большим предметом в комнате был стол — весь завален бумагами; Марианна пыталась прочесть, но почерк Макса был ужасен, как у врачей. Она решила подарить ему печатную машинку — портативную, такую смешную, маленькую, как щенок овчарки, свернувшись, спит; одежда у него была в основном английская, хорошая, но блёклая, она подумала, что он, наверное, совсем незаметен в толпе; если не поймать случайно взгляд — бегущего по лезвию бритвы; увидела много-много книг, взяла самую верхнюю и поняла, что это книга его друга: Снегу — было написано на первой странице — Кайл Маклахлан; «если я скажу, что знаю Кайла, играла в его пьесе первую роль, и он пришёл на первое представление, и был оглушительный успех, и он поцеловал мне руку, а потом мы ужинали, но не спали — он любит некую Лору Палмер, одноклассницу, по сей день; он полюбит меня? только он начнёт спрашивать, нравятся ли мне книги Кайла, а я ничего о них не знаю, я не чувствую книг; ничего не читала, кроме своей роли; даже не знаю, о чём пьеса; а он, наверное, и сам пишет…» Марианна знала и многих издателей, могла бы договориться, но подумала: Максу не это нужно, чёрт знает, что вообще нужно этому молодому человеку с прозрачным некрасивым лицом, родившемуся словно на Крайнем Севере, — о, как она расстроилась, что это не он, не синеглазый, не черноволосый, не белокожий, мальчик-Белоснежка…
— Ты правда живёшь в ней? Здесь нет ни плакатов, ни картин, ничего личного.
— Я живу в замке — он моё личное. Я люблю книги из библиотеки, люблю картины из галереи — не тащить же их сюда.
— А какую музыку ты любишь? Франца Фердинанда или Баха?
— Снега Рафаэля.
— Он пишет музыку?
— Да, отличную притом.
— А какую?
Макс пожал плечами.
— Разную. К фильмам по книгам, которые ему нравятся.
Она посмотрела на книгу в своих руках так, будто впервые увидела книгу вообще — как абориген южных островов, затерянных от цивилизации в океане: что это такое? книга? её едят?
— А Кайл Маклахлан — хороший писатель?
— Да, просто суперовский. Снег говорит, что Кайл, наверное, даже человек хороший, ему можно позвонить среди ночи и сказать, что он классный, и Кайл не обидится, поймёт.
— Снег — твой единственный друг?
«Ох, — сказал про себя Макс, — как всё серьёзно, я сегодня без обеда останусь».
— Бабушка — мой друг на всю жизнь. Среди слуг у меня было много друзей. Мизантропа вам из меня не сделать.
Марианна удивлённо вскинула на него ресницы; «они будто в масляной краске, твердые, застывшие,
