«Одно плохо: Маспелёса никогда не просыпается», — думает Юхан.
В открытом пространстве разбросаны несколько крестьянских дворов, с полсотни вилл да небольшие многоквартирные дома. Они из тех обитателей равнины, кого жизнь, как кажется, обходит стороной.
Машина останавливается. Бёрье и Юхан выходят, стучат в дверь.
Из дома напротив слышится мычание, а потом раздается звук, как будто кто-то бьет по металлу. Бёрье оборачивается.
И вот открывается низенькая косая дверь.
Высовывается голова с торчащими в разные стороны волосами.
— Кто вы, черт вас дери?
Борода тоже всклокочена и, кажется, растет по всему лицу, на котором, однако, выделяются живые синие глаза и острый нос.
— Юхан Якобссон и Бёрье Сверд из полиции Линчёпинга. Можно войти? Вы, я полагаю, Рикард Скуглёф?
Голова кивает.
— Сначала удостоверения.
Они роются в карманах, нехотя снимают перчатки и расстегивают куртки, чтобы достать документы.
— Теперь довольны?
Рикард Скуглёф машет рукой, одновременно открывая дверь.
— С даром рождаются. Он воплощается в человеческом теле, чтобы войти в наше измерение.
Голос Рикарда Скуглёфа ясен и чист.
Юхан трет глаза, озирая помещение, которое выполняет в доме роль кухни. Низкий потолок. Мойка завалена грязными тарелками и коробками из-под пиццы. На стенах изображения Стоунхенджа, языческие символы, руны. На Скуглёфе штаны из черной холстины, очевидно домашнего пошива, и еще более черная накидка, ниспадающая наподобие рясы на его толстый живот.
— Дар? — с сомнением переспрашивает Бёрье.
— Да, сила, чтобы видеть и воздействовать.
— То есть сейд?
В доме холодно. Это старая ферма восемнадцатого века, которую Рикард Скуглёф, по его собственным словам, отремонтировал. «Обошлась недорого, зато продувается насквозь».
— Сейд — это название магической техники. Но силу нужно применять осторожно. Она отнимает ровно столько жизни, сколько дает.
— А зачем вам сайт о сейде?
— Для
Рикард Скуглёф, будто крадучись, переходит в другую комнату. Они следуют за ним.
Потертый диван у стены и гигантский черный монитор, установленный на блестящей поверхности покрытого стеклом стола, два жужжащих системных блока на полу, рядом современный офисный стул, обтянутый черной кожей.
— Товарищи? — переспрашивает Юхан.
— Есть люди, которых интересует и сейд, и наши древние пращуры.
— И вы встречаетесь?
— Несколько раз в году. Между встречами мы общаемся на форумах и по электронной почте.
— И много вас?
Рикард Скуглёф вздыхает, останавливается и смотрит на гостей.
— Если хотите поговорить еще, пойдемте со мной в хлев. Я должен накормить Сехримнира[32] и остальных.
Куры кудахчут, бегая из угла в угол. В хлеву еще холодней, чем в доме, стены плохо оштукатурены, в углу прислонена пара беговых лыж.
— Любите ходить на лыжах? — спрашивает Юхан.
— Нет, не люблю.
— Тем не менее у вас пара новых лыж.
Рикард Скуглёф не отвечает, направляясь к животным.
— Здесь черт знает сколько градусов ниже нуля! — возмущается Бёрье. — Ваше зверье замерзнет насмерть.
— Ничего подобного, — отвечает Рикард Скуглёф, бросая курам корм из ведра.
Вдоль стен расположены два стойла — в одном упитанный черный поросенок, в другом бурая с белыми пятнами корова. Оба едят, поросенок довольно хрумкает зимними яблоками, которые только что получил.
— Если вы думаете, что я назову имена товарищей, которые бывают на наших встречах, то ошибаетесь. Вы сами должны найти их. Хотя это ничего вам не даст.
— Откуда вы знаете? — спрашивает Юхан.
— Такими вещами интересуются только безобидные юнцы да одинокие старики, у кого больше ничего не осталось в жизни.
— А вы сами? У вас в жизни есть еще что-нибудь?
Рикард Скуглёф показывает в сторону животных:
— Хозяйство да эти проказники, быть может, дают мне в жизни больше, чем имеют другие.
— Я не это имел в виду.
— У меня дар, — поясняет Рикард Скуглёф.
— Что за дар? Расскажите подробнее.
Бёрье вопросительно смотрит на стоящего перед ним человека в холщовой одежде. Рикард Скуглёф отставляет в сторону ведро с кормом, взирает на них, и лицо его искажает презрительная гримаса. Он отмахивается, явно не желая отвечать на вопрос.
— Значит, сила сейда дает и отнимает жизнь, — говорит Юхан. — И поэтому вы приносите жертвы?
Взгляд Рикарда Скуглёфа становится еще более усталым.
— А-а-а, — отвечает он, — вы полагаете, что это я повесил на дереве Бенгта Андерссона. В это, кажется, не поверил даже журналист, который побывал здесь до вас.
— Вы не ответили на мой вопрос.
— Приношу ли я жертвы? Да, приношу. Но не так, как вы думаете.
— А как мы думаем?
— Что я убиваю животных и, возможно, людей. Но здесь важна воля жертвующего, само желание что-то отдать. Жертвой может быть даже время, или плоды, или совокупление.
— Совокупление?
— Да, половой акт тоже может быть жертвой. Если совершается открыто.
«То же, чем мы с женой занимаемся один раз в три недели? — думает Юхан. — Ты это имеешь в виду?» И говорит:
— А что вы делали в ночь со среды на четверг?
— Об этом спросите мою подругу, — отвечает Рикард Скуглёф. — Ну что ж, теперь они немного подкрепились. Животные не боятся мороза, они не такие нежные, как некоторые.
Они выходят и видят во дворе молодую женщину. Босоногая, она стоит, подняв руки чуть под углом к телу и, похоже, совершенно не замечая мороза, хотя на ней только трусы и топик. Лицо с закрытыми глазами обращено к небу, волосы лежат черной тенью на белой спине.
— Это Валькирия, — говорит Рикард Скуглёф. — Валькирия Карлссон. У нее утренняя медитация.
Юхан видит, что Бёрье начинает терять самообладание.
— Валькирия! — кричит он. — Пора кончать с «мумбо-юмбо», мы хотим поговорить с вами.
— Бёрье, какого черта!
